— Привет, Валя. Ну, чего ты кипятишься? Чего, распоряжение подписали, что ли?
Валентин Юрьевич подбежал к другому столу, стоявшему несколько сбоку, у окна, схватил бутылку с нарзаном, открывалку, спросил торопливо и деловито:
— Воды хочешь?
— Ну, дай.
— Возьми сам.
Он со стаканом воды в руке подошел к столику, стоявшему перпендикулярно письменному столу, сел в высокое дубовое кресло с геральдической викторианской резьбой и зеленой кожей спинки и сиденья, глотнул и стал вытирать лоб мокрым носовым платком.
Евгений Викторович налил себе воды, выпил, сел напротив в такое же кресло, спросил еще раз:
— Ну, чего? Распоряжение, да?
— Да, да, да. А чего я тебя дергаю? Все. Конкурс объявлен. Ты готов?
— То есть, конечно. Давно готов.
— Сколько фирм ты даешь?
— Ну, «Селена»... Программу вроде вместе писали. А потом еще три-четыре, надо — до шести фирм.
— Ты их полностью контролируешь?
Речь шла о конкурсе, объявленном некоей так называемой «властной структурой». Выигрыш давал права на занятие, реконструкцию и дальнейшую эксплуатацию некоторых площадей, права, которые ни Евгений Викторович, ни Валентин Юрьевич не собирались использовать, так сказать, впрямую, но которые после их получения можно было выгодно продать. Для создания массовости, кроме заявки «Селены», успех которой был предрешен, поскольку именно Валентин Юрьевич был председателем конкурсной комиссии, надо было организовать несколько заявок и конкурсных проектов от других фирм. Все было готово. Валентин Юрьевич об этом знал, вместе и готовили, так что этот и дальнейшие вопросы имели источником не внешние беспокойства, а некоторые свойства характера.
— Ты тоже, — Евгений Викторович поерзал в кресле, почувствовал себя совсем хорошо и улыбнулся.
Валентин Юрьевич встал, прыгнул к столу, схватил грушу, блюдце, ножик, бросился обратно, отрезал, проглотил, продолжил:
— Объявление будет завтра в «Петербургской недвижимости». Заявки начнем принимать двадцать шестого. Давай не тяни.
— Не тяну, не дрейфь. Первый раз, что ли?
— По налогам у этих фирм все нормально? Задолженностей нет?
— Валя! Ты чего?! Остынь. Какие задолженности у порядочных людей?
Валентин Юрьевич быстро побарабанил по столу пальцами.
— Так, где ты болтаешься? Ты мне мозги не пудри. С девчонкой, да?
— А ты уж и догадался.
— Женечка, рыбонька! А ты думал, я не догадаюсь? Счастье не спрячешь, мой дорогой. Как это ты себе представлял, что я по твоему голосу о чем-то не догадаюсь?
— Ладно, — Евгений Викторович решил попробовать сменить тему. — А ты-то сам как?
Он ожидал какого-нибудь быстрого шутливого ответа и окончания разговора, но Валентин Юрьевич вдруг тяжело вздохнул, откинулся на спинку кресла, сложил руки на животе, закрыл глаза и проговорил не спеша, даже как бы мямля:
— Да у меня тоже...
— Чего?
— Сам не знаю, чего делать. В семье напряг...
— Так это у тебя давно уже.
— Ну... Видишь... Я тут с одной девушкой познакомился... Вот не знаю... А у тебя как? Серьезно?
— Да, господи, что у меня? В музей один раз вместе сходили.
— Да... Я ведь с ней на юг съездил...
— Ну так чего, дядя! Разводись, женись, будь счастлив.
— Да... Как, по-твоему, все просто. А сын?
— Ну, Валя, я не знаю. Тут советовать нельзя.
— Ладно. Все.
Валентин Юрьевич вскочил, заторопился прощаться, как будто уже давно из вежливости вел нудную беседу с неинтересным и малозначительным человеком. Евгений Викторович не обиделся. Валя ему нравился, бизнес был хорошим, а характер можно потерпеть. Кто сейчас без характера? Он вышел в приемную. Просиявшая улыбка секретарши была прямо пропорциональна долгой продолжительности приватного совещания. Дверь в комнату помощников была заперта, жаль. Евгений Викторович попрощался и вышел на улицу.
К следующей среде он стал готовиться загодя. То, что он должен был и вроде бы хотел сделать, обозначило себя как некий элемент в деловом расписании, состоявший из некоторого набора действий и требовавший предварительной подготовки. Евгений Викторович нашел время, заехал в «Европу» и выяснил в регистратуре возможности и стоимость съема номера на половину суток — с двенадцати дня восемнадцатого августа девяносто девятого года до двенадцати ночи. Оказалось — можно, стоило это сто сорок долларов, но подойти надо было в тот же день около одиннадцати. У Евгения Викторовича была, конечно, квартира, но ехать до нее было минут тридцать, и не любил он ее настолько, что не мог совместить секс и внутренние полости этого неуютного, наполненного неприятными напоминаниями куска пространства среди бетонных стен. Надо было бы продать ее, добавить денег и купить что-нибудь получше и поближе к центру, да руки не доходили. Импульса не было.
