В тот самый день, 10 апреля 2001 года, во вторник, в два часа дня, когда Валентин Юрьевич уже пятый час сидел, скорчившись от неудобств жизни, на привинченном к полу грязном продавленном стуле и, мучаясь одышкой, резью в животе и кашлем, отвечал со страхом, ненавистью и безысходностью на вопросы молодого человека без внешности и свойств, Евгений Викторович шел по крайней левой дорожке Центрального парка, намереваясь прогуляться до Пятой авеню. Погода была хорошая, здоровье тоже ничего себе.
Одинокая прогулка успокаивала, поэтому внутри ничего не болело, а опять ставшая привычной отстраненность, поглощавшая звуки, задерживавшая движение световых волн, изгибавшая ток времени, не мешала отдыху.
Он жил пока что у друзей, но собирался снять квартиру на Манхэттене. На счету лежало триста сорок тысяч долларов, с завтрашнего дня он приступал к работе в маленькой фирме, где шефом и основным владельцем был тот самый приятель, у которого он остановился. Фирма занималась работорговлей — поиском нищих программистов в России и продажей их американцам, готовым нарушить законы, чтобы поменьше заплатить за работу. По прикидкам Евгения Викторовича, на пять чистыми в месяц он должен был выйти почти сразу, а там и десять не предел.
Дорожка кончилась. Уже был виден огромный красный стул, поставленный американцами на краю парка черт знает для какой красоты, уже Евгений Викторович думал, взять ли такси или сэкономить, уже зеркальные стены небоскребов готовились застлать глаза блеском будущих богатств и успехов, и тут...
Невысокая темноволосая девушка встала со скамейки, сделала шаг ему навстречу и растерянно, с неуверенным страхом в глазах, слегка ежась на ходу, остановилась. Он понял, кто это, хотя ничего сначала не увидел. Остановился, напряг мышцы рук и плечи, чтобы заставить работать голову. Кровь разогналась кое-как, Евгений Викторович раздвинул веки до возможных пределов и в нечеткой дымке различил Тамару. Она надела безобразный, на много размеров больше, чем было бы красиво, джинсовый комбинезон, почти совсем закрывавший огромные бело-синие тупоносые кроссовки. Грубые складки ткани скрывали ноги и бедра, темно-синий свитер прилегал плотно к телу, но сверху на него был надет очень короткий с оттопыренными расстегнутыми боками ярко-желтый, с тремя горизонтальными черными полосами плотный пуховик. Косметики не было, короткие волосы резинками были собраны в две нелепые косички, отчего мордочка казалась слишком кругленькой, даже одутловатой.
Евгений Викторович остановился, не поняв сперва, что чувствует. Он не знал эту девушку, ему не нравились ее одежда и новый силуэт лица. Он замер, вдруг среди этих странных черт, как медленно рождающаяся в теплой воде переводная картинка, проступило ни на миг не забытое им лицо Тамары. Он увидел ее тонкое и всегда радостно готовое к восторгам секса тело, дернул носом воздух, как всхлипнул, шагнул к ней и сразу обнял.
Она не стала плакать, но поцелуи были горячее и горестнее слез. Она рассказывала о смерти отца, о том, как, кроме долгов, от него ничего не осталось, о том, что замуж за Егора Кимовича она так и не вышла. Когда все это началось, Егор пропал. Его и так-то почти не было, а тут как-то вовсе рассосался. Теперь она в Америке, работает по-черному няней в семье харьковских эмигрантов, у нее все хорошо, все хорошо, все хорошо...
Она все-таки расплакалась. Евгений Викторович обнимал ее, смотрел сухими — он очень надеялся на то, что они сухие, — глазами в даль Пятой авеню и думал о том, что совершенно не знает, как человеку с грин-картой оформить в Нью-Йорке брак с нелегальной иммигранткой из России.
