— Ну, ладно. Хорошо. Я решу этот вопрос по-другому. Я не могу тебя потерять.
Кстати говоря, что это значит? Любил он ее, что ли? Почему со всеми до Тамары секс для Егора Кимовича был чем-то вроде еды, уринации, купания в море, а с ней... Может быть, и правда любил. Евгения Викторовича думал убить из ревности. Тамару бросить не захотел, хоть знал о ее измене, даже видеозаписи смотрел. Наверное, любил. Хотя... уверенности нет. Черт его поймет, Егора Кимовича.
Тамара опустила руки, оперлась правой кистью о крышку стола, качнула бедрами, перенося вес тела на левую ногу, правую чуть согнула в коленке, в общем, расслабилась. Она не ожидала такой скорой и сокрушительной победы, готовилась к долгому разговору с интересными тонкими репликами и неожиданными поворотами, теперь сбилась с темпа события, задумалась, глядя вдруг округлившимися сухими глазами на бледного и напряженного Егора Кимовича, услышала в правом углу за спиной шуршание того, кто наблюдал за ними через стеклянное окно кинокамеры, и поняла, что происходит.
Молодая красивая девушка, студентка филфака университета волею случая оказалась втянута в клубок взаимоотношений со взрослыми, очень опасными мужчинами. И вот она, юная и хрупкая, одерживает верх над влюбленным в нее главарем банды и спасает от верной смерти любимого человека. Она чувствовала, что это должно нравиться, что она поступает правильно, спросила:
— Да?.. Ну, хорошо... А как ты решишь?
— Какая разница? Ну, ладно. Заменю его на другую кандидатуру, выведу из дела, и все. Леший с ним, пусть гуляет. Но только ты с ним больше не встречайся.
Так и должно было быть. Ей надо согласиться. Тамара ответила:
— Хорошо. Я не буду встречаться, но только...
— Что?
— Ты его не трогай.
— Я же обещал.
Им стало легче, воздух кухни разредился, голоса потеряли резкость, а тела — остолбенелую напряженность. Влага чувствований смочила глаза и губы, Тамара новым взглядом увидела Егора. Он смотрел испуганно, жадно и с готовностью радоваться, как может смотреть на готовящийся праздник воспитанный мальчик, которого желания заставили заглянуть в запретную комнату в щель между разошедшимися портьерами. Чуть позови — и он вбежит, топоча сандаликами по натертому полу, начнет смеяться и прыгать, веселиться и мешать. Чуть цыкни — исчезнет и пойдет бродить по одинокой тишине квартиры со слезами на глазах и упрямой болью тяжелых детских размышлений.
«Теперь, — подумала Тамара, но не сама, а мыслями того, кто сбоку смотрел на них, — она должна пожертвовать собой. Отдаться этому холодному и чужому человеку. Заставить его выть от счастья, а потом выполнить обещанное. Она так красива, что легко с этим справится». Ей захотелось, чтобы скорей началась эта тревожащая воображение и как-то болезненно волнующая сцена. Она сняла халат, бросила его на стол, сказала Егору:
— Слушай, может, хватит разговаривать? Ты для чего меня сюда притащил?
Пошла в спальню, слыша и зная, что Егор встал и молча идет за ней.
Она не захотела ложиться на бархат, потянула за край. Тяжелая ткань сопротивлялась движению, морщилась и неприятно шуршала, она тянула ее, как рыбак может тянуть тяжелую сеть из глади вод, любовно глядя на обилие улова. Ткань наконец съехала на пол, она откинула одеяло, сняла туфли и трусики, легла на гладкую, туго натянутую и абсолютно чистую и свежую простыню. Легла на спину, руки свободно уложила по бокам, ноги развела немного и согнула в коленях. Повернула голову направо, увидела неожиданно пунцово-красного — это было видно даже в неярком свете, истекавшем из прихожей, — Егора, снимавшего носки, и закрыла глаза.
Тамара была честной девушкой. Егор получил все, что мог взять, все, о чем мечтал и хотел исполнить, о чем мечтал, но думал, что в жизни такого не бывает, и то, о чем вообще не мечтал и не думал. Он истек обрывками мыслей, души и любовных желаний, смешавшимися с тем, что осталось от Евгения Викторовича, все приняло в себя горячее, гибкое и напряженное тело бешено возбудившейся близким исходом события Тамары.
Евгений Викторович проснулся в десять часов утра из-за того, что в прихожей громко звонил телефон. Это был не его мобильник, а старый грязный аппарат хозяйки. Он не знал телефон квартиры, ему сюда не должны были звонить, он думал, что позвонит и перестанет, что это не его, а хозяйку или просто ошиблись номером. Евгений Викторович лежал на спине в полной расслабленности и каком-то вялом блаженстве. Он забыл о снах, которые тихо развлекали его прошедшей ночью, он удивлялся тому, что был почти что уверен, что темнота только что покинутого им туннеля вобрала в себя все неприятности и что впереди его ждет что-то легкое и хорошее. Он не хотел вставать. Телефон перестал звонить. Потом звякнул один раз, замолчал, потом еще раз, снова перерыв, потом пять раз, перерыв, потом три, потом шесть... Получалось сто пятнадцать-тридцать шесть. Дальше должна была быть девятка — продолжение номера Бориса Алексеевича. На середине трезвона Евгений Викторович снял трубку и прислонился голой попой и плечами к грязной стене — такая слабость осталась в теле памятью о вчерашних удовольствиях.
