В среду в двенадцать он поднялся в кафе. Совещание в субботу прошло нормально. Он понравился. Совет директоров провели во вторник, тоже все без сучка без задоринки. Евгений Викторович страшно устал. Хотелось упасть на пол, начать колотить ногами, выть, плеваться, вопить о помощи, сделать что угодно, чтобы кто-нибудь, хоть одна живая душа на всем белом свете пожалела, сделала что-то, все равно что, и все стало бы нормально, как было до встречи с Тамарой этой ужасной. Он одернул себя. Тамара ни при чем, сам полез знакомиться. Да и не так уж все было нормально до этой встречи. Может, наоборот, как-нибудь прорвется, изменится, станет хорошо...
Тамара сидела у стены, ничего не ела и не пила. Это был знак, ей было известно о произошедшем. Он не смог подойти и сесть рядом с ней. Подумал, что она примет его мрачный вид за обвинение, не захотел этого, но выглядеть веселым не смог. Сел через два стола, отрицательно повертел головой на вопросительный жест проходившей мимо официантки, стал смотреть на Тамару, на стол, в стену, на свои ботинки, опять на Тамару. Она встала и подошла к нему.
Евгений Викторович редко смотрел ей в лицо. Неопределенность отношений пугала встречей глаза в глаза, да и вообще дело пошло так, что его больше интересовало ее гладкое, гибкое, смуглое тело. Сейчас получилось наоборот. Взгляд скользнул по остановившейся рядом с ним девушке. Что-то очень блестящее, плотно облегающее, серебристого цвета. Снизу заканчивается красными вспышками. Похоже на космическую ракету, как ее рисовали в старинных детских книжках. Тамара села, узкий ремешок красной сумки резко слетел с плеча. Она не стала класть ногу на ногу, плотно свела колени, посмотрела на Евгения Викторовича, их глаза встретились.
Он увидел неподвижное лицо, сжатые губы, чуть-чуть, почти незаметно, подрагивавшие движением каких-то глубоко спрятанных внутренних мышц, пухлые щеки, черные глаза, смотревшие сильно и недобро.
— Добрый день, — сказал он, не зная, что сказать еще.
— Здрасьте. Что случилось? Вы меня перестали узнавать?
— Нет. Что ты говоришь? Конечно, нет. Тамара, что ты...
— Ага. Значит, узнаете. А я уж подумала... Сели куда-то, на меня смотреть не хотите. Ну, так что?
— Что?
— Ну, что? Мы идем, или вы здесь будете сидеть?
— Тамара...
— Что Тамара? Что с вами случилось?
— Ты прекрасно знаешь, что со мной случилось.
— Правда? Может, расскажете все-таки? — в голосе мелькнула неискренность. — Что такое?
Девушка заметно разозлилась, дышала резко, струи воздуха зажато и шумно проходили через сузившиеся отверстия маленького, вдруг побелевшего на конце носа. Евгений Викторович чувствовал себя плохо. Он никогда не был в такой или хотя бы близко похожей ситуации, путался, раздражался, не знал, что сказать, но все-таки сказал:
— Я разговаривал с Егором Кимовичем.
— Ну и что?
— Ты его невеста?
— Я не понимаю, какое это имеет значение. Что это вообще значит — невеста?
— Он собирается на тебе жениться?
— Почему вы думаете, что вас это касается? Как можно задавать такие вопросы?
— Нет, подожди... А почему не задать? Что тут такого? Ответь, пожалуйста.
— Я не знаю, что он собирается. Я еще ничего не решила.
— Он узнал, что мы с тобой любовники.
— Ну, дальше что? Это его не касается.
— Он очень опасный человек.
— Да?! Так вы струсили? Ну, ладно. Тогда до свидания. Так?
— Нет, подожди.
— Чего?
— Я не хочу.
— Тогда поехали.
Он молча встал. Он не хотел секса, он не хотел развлечений и удовольствий, но разговор о проблемах успокаивал, давал иллюзию действия, направленного на отвращение опасности, он хотел продолжить.
Шофер с машиной были заняты целый день. Внизу стояла маленькая серебристая машинка «Hunday-Accent», которую Евгений Викторович купил лично себе на всякий случай. Он ехал в полусне, который прилип снаружи к глазам, рукам и голове. Все было зыбко и нечетко, это нравилось, и плавные повороты руля, качая тело, покоили страхи. Уют отвлек, согрел, все скоро кончилось — от Михайловской до Гороховой путь недолог. Вернулось беспокойство. Железные ворота лязгом цифрового замка отбили такт движения, потом ударила входная дверь, тон следующих тактов задавали двери лифта. Он долго, страшно сотрясаясь и скрипя, лез на седьмой этаж, воняя свежей краской и гниющей плотью. Последней стукнула дверь квартиры.
