Было пронзительно чистое, душистое утро, настоянное на изумрудной траве, хрустальном воздухе и розовых вершинах гор, когда рота остановилась под Хаджикейлем.
После коротких указаний Башкиров на двух бэтээрах направился в кишлак.
Бронетранспортеры приближались к Хаджикейлю. По обе стороны от машин узкими, тонкими, невысокими хребтами тянулись стены, слепленные из песка, глины и земли, отделяющие дорогу от обширных пестрых, словно цыганские платки, маковых полей.
В полях стояли афганцы, аккуратно надрезающие коробочки цветов и тут же обматывающие это место тряпочкой.
Медленная, тягучая музыка в унисон жаркому воздуху плыла над полем, над людьми, над их согнутыми спинами: ритмично били барабаны, тонкий мужской голос протяжно тянул высокую ноту, резко, жалобно всхлипывая. Большой двухкассетный магнитофон стоял на земле, аккуратно накрытый платком.
Башкиров, усмехнувшись, покачал головой. "Ох, и народ, - подумал он. Пойди, пойми его. Средневековье двадцатого века. Работают мотыгами, деревянной сохой, которую волокут буйволы, живут при керосиновых лампах, и здесь же - современная аппаратура".
Сидевший рядом с Башкировым пулеметчик Болячий уловил движение ротного, понял это по-своему и, отодвигая пулемет в сторону, упирая его надежнее сошками в броню, с надеждой спросил: "Может, сбегаю, товарищ старший лейтенант, прихвачу вещицу? Делов-то несколько минут, туда и обратно. Не подходит магнитофончик пейзажу. Джапанский. Я быстро - одна нога здесь, другая там".
Башкиров удивленно посмотрел на него, затем бросил взгляд на Крылова. Тот с интересом смотрел на работающих афганцев. Ротный достал тяжелую ребристую гранату и двинул ею по каске Болячего.
Солдат зажмурился и втянул голову в плечи.
- Что я вам вчера говорил, мудозвоны? Думать забудьте на этом выходе о своих художествах!
- Я для вас хотел! Как лучше! - обиделся Болячий.
- Инициатива наказуема, чукот!
- Что?
- Через плечо и на охоту. Вперед смотри! Не отвлекайся.
- Понял, - завозился Болячий, берясь за приклад пулемета, но не удержался, добавил: - Больно же, товарищ старший лейтенант!
- Не больно - не интересно, - отрезал Башкиров.
Бэтээры вошли в тенистый прохладный кишлак, накрытый сверху зеленью деревьев, с журчащими у их корней узенькими арыками. Машины остановились у высоченных стен дома старейшины. Сам хозяин вместе со своим старшим сыном уже стоял возле массивных, под стать стенам дверей.
Башкиров пожал руки афганцам, кивнул хрупкому, с тонкими, почти девичьими чертами лица таджику Абдурахманову, который был у него за переводчика: "Поговори пока с ними". И пошел к Крылову, который и не думал спрыгивать на землю.
- Ну как? - миролюбиво спросил ротный, кладя руку на горячую, шершавую шкуру бронетранспортера.
- Нормально. - Глаза Крылова трусливо прыгали по сторонам. - Долго мы здесь будем?
- Не очень. Этот старик за нас. Поговорю с ним, узнаю, что и как. Если караван поблизости, в каком-нибудь из кишлачков - пойдем выковыривать его. Если нет - домой повернем.
- Лучше домой, - политработник крепко держался руками за автомат. - Что здесь ловить? Еще накостыляют!
- Дом не душок - в кяриз не спрячется, - подмигнул Башкиров. - Давай чай к бачам пить, как раз и поговорим обо всем.
- Нет. Не хочу. Я лучше здесь побуду. Хотя, - Крылов подозрительно огляделся, - тут тоже не фонтан. Да и тебе не советую чаи распивать: подсыплют чего-нибудь - и дуба дашь.
- Ну нет, - засмеялся Башкиров, - это хорошие ребята. С ними дело иметь можно.
- Да? - засомневался Крылов. - Хороший афганец - мертвый афганец.
- Ты прав! - согласился, улыбаясь, Башкиров, а про себя зло подумал: "Много ты знаешь об афганцах, прихвостень начповский. Наслушался в своем политотделе всякого дерьма и ходишь - повторяешь. Да со стариком гораздо проще, чем с тобой. Я знаю, что он от меня хочет, а он знает, что я от него хочу. И никаких выкрутасов. Тебя тоже вижу насквозь - деньги тебе нужны. Но ты никогда не скажешь об этом в открытую. Будешь крутить вокруг да около, говорить высокие слова, партию вспоминать, Ленина с Марксом, жаловаться на свою жизнь, считать бабки в чужих карманах, но прямо о своих мыслях не скажешь".