Развязка - страница 7

Они спустились по откосу на мёрзлое дно речки и теперь шли вперёд между обрывистых берегов как будто по дну глубокого корыта по узкой тропе, протоптанной среди огромных сугробов снега, заваливших береговые овраги. Лиственницы, росшие на самом обрыве, склоняли к ним свои мохнатые, отягощённые снегом лапы. В глубине этой дороги они были отделены от всей природы как в закрытой галерее, прорванной силою воды среди оледенелой почвы. Девушка лукаво взглядывала на своего спутника, как будто хотела заговорить о чём-то, но не решалась или откладывала по приёму наивного кокетства.

Ой, парень Борис,

Он купил два фунта рис, --

запела она тихонько. --

Призывал он к себе Машу

Варить рисовую кашу.

Это была импровизированная сатирическая песня, какие в большом ходу у пропадинской молодёжи. Сюжетом таких песен служит любой попадающийся на глаза предмет, но чаще всего берутся, однако, темы, относящиеся до любовных отношений между молодёжью.

-- Ты говоришь, на што любиться? -- начала вдруг Маша, обрывая песню. -- Сладко любиться-то. Небось, кабы тебя полюбила какая девушка, ты не стал бы спрашивать: "На што?.."

Бронский невольно покачал головой. Он чувствовал себя приблизительно так же как юный и невинный Адам пред соблазнительницей Евой.

-- Ох ты, старик! -- шутливо сказала девушка. -- Или у тебя кровь рыбья?

Они подошли к площадке, утоптанной на снегу, среди которой были пробиты две большие проруби. У одной проруби пила воду красная корова, косматая, костлявая, не крупнее годовалой тёлки. Прорубь была глубока и окружена валом намёрзшего льда. Корова качалась на ногах от слабости, и каждый раз, когда она протягивала голову вперёд, чтобы достать до воды, колени её подгибались и стукались о закраину. В городе была бескормица, скот питался подстилкой, побегами лозы. Лошади кое-как добывали себе подножный корм по кочкарникам и замёрзшим озёрам, но коровы, стоявшие целый день в хлеву, доходили до того, что выбирали стебли сена из собственного помёта, выщипывали мох из бревенчатых стен хлева, грызли ремни и потники. Над обрывом виднелись огоньки Голодного конца. От второй проруби наверх вела дорожка, оледенелая от воды, постоянно расплёскиваемой водоносами. Она была такая крутая и скользкая, что, несмотря на ступеньки, вырубленные там и сям в загрязнённом льду, добраться по ней вверх было довольно головоломной задачей. Водоносы нередко падали и скатывались вниз, роняя наполненные вёдра и ещё больше увеличивая её оледенелость. Время от времени наступал кризис, мальчишки приходили с топорами и вырубали новые ступеньки, но через несколько дней дорога возвращалась к своему обычному состоянию.

-- Ну, ползи вверх! -- сказала Маша, пропуская Бронского вперёд. -- А я за тобою! Ай! -- взвизгнула она через минуту, поскользнувшись.

Бронский сделал шаг назад и, рискуя тоже свалиться вниз, схватил девушку за руку.

-- Тащи меня! -- тихо сказала Маша, подаваясь вперёд, чтобы уравновесить тяжесть своего тела.

Они поднимались теперь друг за другом, сцепившись руками и пользуясь неровностями и углублениями почвы, подобно тому, как делают это путники в горных местностях. Достигнув верхней площадки над тропинкой, они остановились, чтобы перевести дух.

Голодный конец был пристанищем городской бедноты, которая отбилась в сторону от других жителей и ютилась в юртах, землянках и полуразрушенных избушках. То были городские парии, голодные, бедные, больные, маломочные люди, вдовы и сироты, одинокие старухи, не имевшие пищи и приносившие свою долю топлива на собственной спине из соседнего леса. В центре стояла ужасная больница, назначенная для сифилитиков и прокажённых и представлявшая зловонное гнездо заразы, вплоть до ледяной земли, поддерживавшей её бревенчатые стены. Часть жителей Голодного конца жили при больнице, мыли для неё бельё и питались из больничных запасов, под тем или иным предлогом урывая пищу от больных. Здесь же сосредоточивались так называемые картёжные конторы, где несколько городских искусников обыгрывали приезжих якутов, при молчаливом одобрении писаря и других членов якутской улусной управы.