Все были уверены, что мы не ругаемся и не обзываем друг друга обидными словами.
Как бы мне хотелось вернуть время назад, к тому моменту, когда мы ожидали прихода друзей, и позволить Джиму сжечь столько разной еды, сколько ему заблагорассудится. А я бы отнеслась к этому спокойно и даже отрешенно. Я бы просто рассмеялась, смеялась бы и в том случае, если следствием его рассеянности было бы и худшее несчастье. Но сейчас я прервала перемирие, но мне кажется, что мы обязательно вернемся к той ситуации, которая существовала до прихода гостей.
— Джим? — шепчу я, повернув голову в сторону распростертого рядом тела. — Ты со мной не разговариваешь?
— Х-м-м-м-м? — бормочет он что-то непонятное.
— Ясно, ты со мной не разговариваешь. Ну послушай… прости.
— Все нормально, — беззлобно говорит он. — Я сам виноват.
— Мир? — спрашиваю я, потирая своей ступней его лодыжку.
— Да, — отвечает он. — Снова мир и дружба.
Пятница, 22 августа 1997 года
8.01
Мы с Джимом собираемся на уикенд в Норидж, чтобы отпраздновать мой двадцать седьмой день рождения вместе с родителями. Они позвонили Джиму и сказали, что хотят подготовить для меня сюрприз и пригласить на торжество целую кучу дальних родственников, с которыми я не виделась многие годы. Когда Джим сообщил мне эту страшную новость, я настолько сильно разозлилась на него за то, что он согласился привезти меня туда, что довольно долгое время едва разговаривала с ним. Сейчас я, правда, немного успокоилась, но только самую малость, потому что все еще не могу поверить, что Джим заставил меня попросить на работе трехдневный отпуск, чтобы мы могли приехать к родителям пораньше.
— Ну что, — говорю я Джиму, застегивая молнию косметички. — Нам лучше выехать сейчас, если мы собираемся приехать к родителям до обеда.
— Нет, мы пока не можем ехать, — отвечает Джим, роясь в ящиках моей прикроватной тумбочки. — Не могу найти твой паспорт.
— Так он в ящике кухонного стола… — Я внезапно замолкаю и внимательно смотрю на него. — А зачем тебе понадобился мой паспорт?
— Да потому что без него нас не выпустят из страны.
— Ты что, забыл куда мы едем? Мы же едем к родителям.
Джим трясет головой.
— Но ты…
— Я все наврал.
— Так куда мы, в конце концов, едем?
— В Нью-Йорк.
— В Нью-Йорк?
— На три дня в Нью-Йорк. Уезжаем сегодня днем, прибываем в понедельник вечером.
— А на работу?
— Я позвонил твоей начальнице и договорился с ней.
— Я сразу поняла, что затевается какая-то непонятная история. Сколько раз я пыталась договориться с ней о встрече в понедельник, но она как-то загадочно улыбалась и меняла тему разговора.
— Это мои проделки.
Джим открывает конверт, лежащий на кровати, и протягивает мне билеты.
— Ведь это нам не по карману, — говорю я, глядя на него.
— Не по карману, — соглашается он, — но нам надо немного отдохнуть и переменить обстановку, это мы и делаем.
— Но я-то укладывала вещи не для поездки в Нью-Йорк. Я укладывалась для скучного и нудного уикенда у родителей.
— Я знаю, — отвечает Джим. — Попробуй сказать, что я непрактичный, а? Смотри, такси, которое повезет нас в Хитроу приедет за нами через полтора часа, так что начинай укладываться заново. Да, послушай-ка… ты, наверное, знаешь, где мои джинсы, у которых я обрезал штанины, а? Нигде не могу их найти, хотя уверен, что они должны быть где-то здесь.
— Нет, — говорю я. — Я их уже сто лет не видела. Может, ты потерял их при переезде? А вообще-то зачем тебе эти страшные штаны?
— Возможно, они и страшные, — задумчиво соглашается Джим, — но мне они почему-то нравятся.
Суббота, 23 августа 1997 года
10.23
Весь пол у кровати усыпан оберточной бумагой от моих подарков Элисон ко дню рождения. Я подарил ей несколько пар сережек с жемчугом, записную книжку с золотым обрезом и две книги, которые она хотела иметь («Бог мелочей»[46] и «Холодная гора»[47]). Окна в номере открыты. Мы лежим в постели и слушаем шумы Нью-Йорка.
— Даже шум уличного движения не такой, как в Лондоне, — говорит Элисон. Она умолкает и смотрит на меня. — Глупее этого ничего не скажешь, да?
— Ну что ты, — успокаиваю я ее. — Это, кстати, очень тонкое наблюдение.
