— Мне тоже — черные глаза Рытика излучали дружелюбие — Жаль, что часы отдыха так недолги, и нам придется попрощаться… Благодарю вас.
— Не стоит благодарности. — мэр пьяно качнулся и схватился пухлой рукой за столешницу — До встречи! Желаю вам удачи!
Рытик поднялся со стула, еще раз дружески поклонился мэру, и прошел по ковровой дорожке в гардероб. И только там, стоя перед огромным аквариумом, он почти беззвучно пробормотал сквозь зубы: «Какая сволочь!».
Алые рыбки вылетали под яркие пузырчатые струи из темной пасти грота. Наблюдая за их резвой игрой, он вновь обрел привычное спокойствие.
— Ладно, эмоции в сторону — подумал Рытик — Итак, господин мэр. Что мы имеем с этой скотины? Разинув рот на трехпроцентный откат для его вонючей партии и расставив пошире карман для персональной взятки на пикнике, мэр взамен предоставил мне право поработать в городском архиве. Чтобы я изучил коньюнктуру. И это уже в который раз. Архив — настоящий кладезь. — Арсений Рытик, разведчик Союза Повстанцев, хитро улыбнулся. Почему слово «кладезь» многие склоняют в женском роде? «Кладезь» — он! Колодец по-старорабсийски.
К стеклу аквариума приблизилась диковинная пестрая рыбка. Ярко-красный спинной плавник украшали два черных пятна.
— Ишь, выступает… не иначе, самец перед самкой. Я тоже корчу из себя невесть кого. Целые годы. Живу в особняке, разъезжаю в лимузине, за один ужин выкидываю по триста таллеров, плюс еще эта любовница… Положение обязывает! Ты ведь биржевик, дорогой Рытик. Воротила. «Серьезный человек». Миллионер! Смешно. Миллионы-то чужие. А ответственность — как за собственные. Взялся приращивать подпольную кассу — не говори, что не дюж. А вот рыбок люблю по-настоящему. Эх, как скачут! Аквариум — все ж не темный колодезь. Пещерные рыбы слепы. Их условия жизни определили, какой она будет. Так и у нас, разумных существ… — Рытик вновь посерьезнел — Великий мезлянский ученый, основатель нашей идеологии Марел Карс тысячу раз прав: именно бытие определяет сознание. А там, где сознание пытается управлять бытием — начинается вакханалия лжи. Как сейчас в Рабсии. Но среди этого моря лжи есть кладези подлинной информации. Городской архив, к примеру. Там — скрываемая статистика бездомности и безработицы, данные о доходах и расходах средней семьи, реестр крупных предприятий с числом работающих, документы о реальных собственниках различных СМИ, о теснимых режимом опальных фирмах — потенциальных союзниках подполья. Там отражены и изменения в программах ВУЗов — на первый взгляд мелкие, но позволяющие судить о том, какую бредятину режим на этот раз хочет вдолбить в молодые головы. Там — сводки о положении в полиции, о реальном уровене пьянства и наркомании, и прочая, и прочая. Из рабсийских газет, изолгавшихся насквозь, даже за полгода не выроешь столько, сколько в архиве за пару дней. «Союзу Повстанцев» всегда не хватает информации. Продолжу гнать товарищам сведения через тайник. И все же, основная информация о городе ими получена. Подготовительная работа завершена. Скоро уж начнет дымить из-под пяток у этих подлых скотов, разглагольствующих за коньяком и икрой, что нищета народа — залог богатства Рабсии.
Вспомнив мэра, Рытик брезгиво усмехнулся.
— Впрочем, формально этот мерзавец совершенно прав. Ведь что такое «интересы Рабсии»? Кто их озвучивает? Когда говорят «Рабсия заинтересована», «Рабсия не потерпит», «Рабсия настаивает» — это значит, что «заинтересованы» или «настаивают» ее высшие чиновники. Единая национальная идея всегда служит узкой властвующей группе.
Арсений вспомнил карикатуру времен войны с фашизмом: страна Алемания была изображена в виде девушки, на плечах которой сидел колченогий карлик — фашистский министр пропаганды Хеббельс, и зажав ей рот, орал что-то от ее имени.
— Так и у нас — подумал Рытик — Они зажали рот народу и присвоили монопольное право говорить от его имени. Многие верят, что интересы этих грабителей — действительно интересы Рабсии. Но кроме правящих мерзавцев есть и порабощенный ими народ, есть безгласная интеллигенция, наконец есть мы — Союз Повстанцев. Рано или поздно народ заявит свою настоящую волю.
