— Откуда ты можешь это знать? — удивился Хан.
— Очень просто. Алона Тиршиц, живущая на первом этаже, всю ночь ждала, когда вернется с дискотеки ее шестнадцатилетний сын. По ее словам, она с полуночи сидела у окна или ходила по квартире, прислушиваясь к каждому шороху. Спать легла в пять утра, когда сын наконец вернулся. С полуночи до пяти никто в дом не входил и никто не выходил, в этом она уверена.
— Предвижу вопрос, который ты сейчас задашь…
— Тогда ответь!
— Лившиц умер в интервале между двумя и пятью часами ночи. Точнее я тебе вряд ли скажу, ночь была очень теплая, и температура…
— Понятно, — перебил Беркович. — Но именно в это время Алона не спала. Никто не входил и не выходил. Но тогда никто и не падал! Она наверняка услышала бы, если бы с четвертого этажа упал человек. Это не под ее окнами, но все-таки…
— Да, это странно, — нахмурился Хан. — Странно, но объяснимо психологически. Она ждала определенных звуков: шума подъезжающей машины, стука двери… Звук от падения тела совсем другой. Сосредоточенная на своем, Алона могла не обратить внимания.
— Верно, — кивнул Беркович. — Когда состоится вскрытие?
— Сегодня к вечеру, — сказал эксперт. — Я тебе сразу сообщу. Чего ты, собственно, ждешь? Разве не очевидно, что Лившиц погиб от удара о землю?
— Очевидно, — согласился инспектор.
Поднявшись в свой кабинет, Беркович нашел в компьютерной базе данных куцую информацию о Нахмане Лившице: оказывается, три года назад в полиции было заведено дело на этого человека. Подозревали Лившица в связах с торговцами наркотиками. Будто бы он получал от кого-то упаковки с таблетками «экстази» и сбывал среди работников муниципалитета. Сведения не подтвердились — очевидно, кто-то из завистников решил своим доносом испортить Лившицу карьеру. Преуспел доносчик частично — вот уже три года Лившиц не получал повышения по службе, которого, по его мнению, заслуживал.
Могло это обстоятельство стать причиной самоубийства? Вряд ли. Что же тогда?
Пожалуй, следовало бы поговорить с коллегами Лившица в муниципалитете. Придя к этой мысли, Беркович немедленно приступил к ее реализации. Здание муниципалитета размещалось на большой площади с фонтанами, и инспектор провел здесь остаток дня. Поговорил с людьми, хорошо знавшими Лившица, записал их показания, мало добавившие к портрету этого человека, что уже сложился в мыслях инспектора. Гибелью коллеги были потрясены все, и все в один голос утверждали, что Нахман никогда не говорил о самоубийстве, никогда даже не думал об этом. Он не мог покончить с собой, это так на него не похоже! И почему? Никаких причин! Да, его не повышали по службе из-за того нелепого скандала. Но именно сейчас начальник отдела готовил приказ о переводе Лившица на должность руководителя группы обслуживания. Знал ли об этом Лившиц? Конечно! И рад был безмерно.
Выйдя из здания муниципалитета, Беркович долго стоял перед фонтаном, струи воды успокаивали и позволяли мыслям течь так же вольно. Мыслей, впрочем, было немного. Одну из них инспектор прокручивал по дороге к дому, где жил Лившиц. Беркович не стал входить в подъезд, а подсел к группе стариков-пенсионеров, расположившихся за столиком перед магазинчиком Лугаси. Говорили, разумеется, о смерти Лившица, и Беркович с трудом отбился от града вопросов, на которые не собирался отвечать.
— Послушайте, — сказал он наконец. — Вы живете в соседних домах, верно?
— Конечно, — нестройно ответили старички.
— Просыпаетесь рано…
— Я всегда встаю в пять, а сегодня встал в половине шестого, было еще темно, — заявил мужчина лет семидесяти.
— Возможно, вы можете сказать, какие машины и когда проезжали по улице до половины седьмого?
— Я в окно не смотрел, но было очень тихо.
— Около пяти вернулся домой сын Алоны с первого этажа, — напомнил Беркович.
— Не знаю, — покачал головой пенсионер, — я встал позже. Примерно в шесть приехала развозка, вывалила газеты. Они всегда в это время приезжают. А чуть раньше… Да, проехала машина, остановилась. Двигатель не выключали. Минуты через три-четыре машина уехала. Потом все было тихо, а в половине седьмого пришел Лугаси и начал с грохотом поднимать жалюзи.