Маленький Арик плакал всю ночь, и утром, прежде чем ехать на работу, Беркович отвез жену с сыном в поликлинику.
— Ушки, — поставил диагноз врач. — Выпишу капли, и все пройдет, у малышей это нередко случается.
В управление инспектор приехал с получасовым опозданием, в коридорах толпились сотрудники, обсуждая вчерашние перестрелки с палестинцами. Все шло к тому, что для оперативной работы день будет потерян — мало у кого в мыслях были текущие дела.
Наслушавшись разговоров, Беркович прошел наконец в свой кабинет, включил компьютер и задумался. В десять предстоял допрос Нахмана Бен-Ациля, и инспектор не был уверен в том, что ему удастся заставить подозреваемого в убийстве сообщить хоть какую-то информацию. Третьи сутки Бен-Ациль отказывался сотрудничать со следствием, и похоже было, что завтра судья Альпер не продлит срок заключения. Задержанного придется выпустить на свободу, несмотря на то, что Беркович был убежден в том, что именно Бен-Ациль застрелил в конце недели Игаля Рисмана, владельца трех массажных кабинетов в районе старой автобусной станции в Тель-Авиве.
О том, что Бен-Ациль и Рисман находились, как говорится, в контрах, знали в полиции все. Знали, что Бен-Ациль занимался «женским извозом» — привозил в Израиль нанятых по контрактам девушек из Украины, а здесь сдавал их внаем в массажные кабинеты, имея немалые комиссионные. Из-за комиссионных Бен-Ациль и спорил с Рисманом, не раз угрожая его убить. Однажды они подрались и в ход пошли ножи, но никто в результате не был ранен, так что все это, как говорится, «халоймес».
Труп Рисмана, пробитый двумя пулями — стреляли в грудь и голову — был найден на исходе субботы в переулке неподалеку от массажного кабинета «Приют». Это был один из объектов Рисмана, и по свидетельству охраны, хозяин покинул помещение в восемь с четвертью, сказав, что должен поговорить с одним типом и что вернется через несколько минут. Рисман не вернулся. Полчаса спустя он был найден мертвым.
Никто не слышал выстрелов — или слышал, но не хотел связываться. Никто не знал, с кем Рисман собирался беседовать — или знал, но не хотел сообщать полиции. Оружия на месте преступления не нашли. В ту же ночь Бен-Ациля арестовали — инспектор Беркович добился этой превентивной меры, поскольку опасался бегства подозреваемого. Он понимал, что рискует, — если выяснится, что Бен-Ациль не причастен к убийству, Берковича ждали неприятности.
— Послушайте, инспектор, — сказал Бен-Ациль на первом же допросе, — не понимаю, чего вы от меня хотите. Ну, спорили мы с Игалем, даже подрались как-то — и что? Со своей тещей я дерусь каждую неделю, так если она завтра отдаст концы, я буду в этом виноват? Из-за вас я теряю деньги. Сообщить мне вам нечего. Об этом деле говорите с моим адвокатом, а не со мной.
И с той минуты Бен-Ациль соглашался разговаривать с Берковичем только о погоде, новой интифаде, политике, а также о женщинах и спорте. Тем для разговоров, в общем, хватало, и Беркович не отказывался от возможности услышать мнение Бен-Ациля по любой проблеме. Инспектор задавал наводящие вопросы, пытался перевести беседу в интересовавшее его русло, надеясь, что, утомленный долгими разговорами, Бен-Ациль проговорится — были такие случаи в истории криминалистики.
Сегодня им предстояло беседовать в последний раз — если, конечно, не будет наконец обнаружена решающая улика, на что Беркович, к своему большому сожалению, почти уже не рассчитывал. В тюрьму инспектор приехал на полчаса позже, чем предполагал — пришлось постоять в пробке, — и допрос начал, еще не остыв после пререканий с неистовыми израильскими водителями, да и бессонная ночь сказывалась.
— Смотрите, Бен-Ациль, — сказал Беркович с раздражением, которого не смог скрыть, — алиби у вас все равно нет, так что подозрение с вас не будет снято еще долгое время.
— Ах, — вздохнул торговец живым товаром, — давайте лучше поговорим о футболе. Вы не слышали, как сыграли «Маккаби» с «Апоэлем»?
— Нет, — буркнул Беркович. — Футболом я, к сожалению, не интересуюсь. Впрочем, завтра вы сами сможете удовлетворить свое любопытство.