Расследования Берковича 10 [сборник] - страница 25

Вернье, как завороженный, смотрел на инспектора, а Беркович медленно, создавая нужный эффект, вытягивал из полиэтиленового пакета, майку, взятую из шкафа в комнате Баскера.

Издав сдавленный крик, Вернье бросился к двери, но попал в объятия полицейского и сник.

— Если бы он не сделал этой ошибки, — сказал Беркович инспектору Хутиэли, вернувшись в управление, — у нас не было бы ни единой улики. Вернье ведь действительно убил соперника из зависти — понимал, что, пока Баскер жив, ему ничего не светит. А убив, не мог отказать себе в удовольствии и нацепил на себя майку соперника, а свою сунул ему в шкаф. Все бы хорошо, но Вернье меньше Баскера, чужая майка висела на нем мешком, но разве убийца мог думать в тот момент о такой мелочи?

— Да, — философски заметил Хутиэли, — убийцы всегда попадаются на мелочах. А наша с тобой обязанность — эти мелочи не упустить из вида.

Субботний вечер Берковичи провели в гостях у Наташиных родителей. Это необходимое мероприятие приходилось устраивать не реже одного раза в месяц, хотя инспектор предпочел бы вообще не видеться с этими лощеными, много о себе воображающими людьми, которым не было дела до собственной дочери и ее мужа, посвятившего жизнь такому нелепому занятию, как розыск преступников.

Каждый раз, покидая квартиру родителей в Петах-Тикве, Наташа говорила:

— Сегодня ты был молодцом. Ни одного грубого слова. Но мог бы и взгляды хоть немного сдерживать.

— В следующий раз я просижу весь вечер с закрытыми глазами, — со вздохом произносил Беркович, и на этом обсуждение считалось завершенным.

Дома Наташа заварила свежий чай и позвала мужа на кухню посидеть вдвоем и прийти в себя после вечернего стресса. Телефон зазвонил, когда Беркович сделал первый глоток.

— Извини, что отрываю тебе от семейного очага, — это был голос инспектора Хутиэли. — Собственно, если хочешь, можешь не ехать. Просто я подумал, что тебе это будет интересно.

— Инспектор, — сказал Беркович. — Вы бы объяснили для начала, о каком деле идет речь.

— Умер адвокат Хаим Вунштейн, и тут есть очень сомнительные обстоятельства.

— Тот, что защищал Рожанского по делу о подделанных векселях?

— Вот именно.

— Убийство?

— Однозначно — нет. Умер своей смертью в присутствии свидетеля. Этот свидетель и позвонил в «скорую», а врачи вызвали полицию.

— Что за свидетель?

— Некий Шрайман, биржевой маклер, никогда прежде к Вунштейну не обращавшийся. Пришел поговорить о деле, и адвокат умер у него на глазах.

— Но… — протянул Беркович. — Вы действительно думаете, что речь идет о криминале?

— Наш общий друг Рон Хан утверждает, что Вунштейн умер от страха. Собственно, я тоже такого мнения. Уверен, что и тебе придет в голову эта мысль, когда ты увидишь покойного. Впрочем, если тебе не интересно…

— Интересно, конечно, но… — Беркович покосился в сторону внимательно слушавшей разговор Наташи и сказал: — Хорошо, я буду через полчаса. Скажите адрес.

— В такой вечер ты оставляешь меня одну? — сухо осведомилась Наташа, когда муж положил трубку.

— Понимаешь, — смущенно сказал Беркович, — после посещения тестя с тещей мне необходимо проветрить мозги, а тут такое дело… Не сердись, хорошо?

Адвокат Хаим Вунштейн был не из известных и не очень удачливых. Зарабатывал он не так уж много, но был все-таки человеком богатым, поскольку экономно пользовался деньгами, нежданно свалившимися к его ногам лет шесть или семь назад. Тогда он очень удачно сыграл в казино, сорвал большой куш и с тех пор ни разу не играл в азартные игры, проявив удивительную силу воли. Беркович был знаком с Вунштейном, хотя и шапочно. Адвокат был личностью мрачной, нелюдимой, он никогда не принимал посетителей на своей вилле, где жил очень уединенно — особенно после смерти жены. Веред Вунштейн умерла год назад, и Беркович не мог вспомнить — от какой болезни.

Вилла адвоката располагалась на отшибе Савьона и скрывалась за каменной оградой и небольшим запущенным садом, в котором росли, в основном, сорняки, но стояли и несколько апельсиновых деревьев. Хозяин лежал на диване в салоне. Лицо покойного было искажено гримасой такого ужаса, что Беркович, бросив взгляд, отшатнулся.