…Уложил тёплый батон в свою «рабочую» сумку, ну, в смысле, с которой на работу хожу, вышел из магазина, и, вдыхая полной грудью свежий весенний воздух, отправился домой.
У подъезда на скамейке, смачно пыхтя «беломориной», сидел мой сосед Михаил.
Мишаня, как называли его все, был нормальным среднестатистическим пьяницей. Периодически он устраивал скандалы или всевозможные «разборки» своим родственникам, соседям и просто прохожим людям. Иногда эти «публичные выступления» заканчивались для него вызовом милиции, и ночёвкой в отделении. Совсем не часто Мишаня пытался где-то как-то заработать денег, что-нибудь разгрузить, перекопать…. Но пьян был всегда! Это было правило! Исключение же из этого правила состояло только в том, что именно было «принято на грудь», и в количестве принятого.
— Здравствуй, Мишаня! — приветствовал я соседа, подходя к двери подъезда.
— Привет, Юра! — ответил он, посмотрев на меня уже с утра «залитыми» глазами.
— Ты, никак, Вовчика ждёшь? — улыбнувшись, спросил я.
— Да. Вовчик друг, и я его жду!
Мишанин друг Вовчик был таким же…, ну, среднестатистическим… Но жил не в нашем доме. Собственно, я и не знал, где он жил, и даже никогда не интересовался. Просто сорокапятилетний Мишаня, как правило, ежедневно общался, употреблял спиртные напитки, подзарабатывал деньжат и хулиганил вместе с пятидесятилетним Вовчиком. Они были друзьями. Если же подобрать более точное определение их отношений, то правильнее было бы назвать их собутыльниками. Но слово это, с моей точки зрения, какое-то поносное, осуждающее. А осуждать других не в моих правилах. Я могу иметь к чему-либо своё негативное мнение, но осуждать — нет! Поэтому Мишаню и Вовчика я называл друзьями. «Друзьями», но с саркастическим подтекстом…
— А ты, Юра, никак с вахты? — спросил Мишаня, затягиваясь папиросным дымом.
— Хм, с дежурства, — уточнил я.
В своё время, Мишаня проходил срочную службу во флоте, и своеобразная морская терминология периодически проскакивала в его словах. Казалось бы, уже прошло много лет с момента демобилизации, но он до сих пор называл табурет — банкой, галстук — гюйсом, а на дождь вообще не обращал внимания, говоря о нём презрительно: «для матроса — это пыль!».
— Садись — покурим, — предложил Мишаня, двигаясь на край скамейки.
— Ну, давай, — ответил я, засунув руку в карман, чтобы достать пачку сигарет. Присаживаясь на скамейку, я машинально вытащил из кармана «Иглу», и хотел уже положить обратно, но удивлённый Мишанин голос предупредил моё действие:
— Это чё, портсигар такой?
— Нет, — улыбнулся я, и добавил: — подарок.
— А для чего эта штука?
— Хороший вопрос…
— Для чего?
— Не доставай, Мишаня! Сели покурить — давай курить, — ответил я, и добавил: — А что это за штука, я и сам пока точно ещё не разобрался.
— Украл, что ли? — хитро прищурился Мишаня.
— Да, я не по этим делам, дорогой! Если тебе это в порядке вещей, то это совсем не для меня!
— Ты чё, обиделся?! — удивился Мишаня.
— Что мне на тебя обижаться? Просто ты сказал глупость, и прошу — больше её не повторяй! — пряча в назад «Иглу», сказал я.
— Ладно, — пожал плечами Мишаня.
Я достал сигарету и закурил. Мишаня выбросил окурок «беломорины», и попросил у меня сигарету.
— Бери, конечно, — протянул я ему пачку «Бонда», и добавил: — А у тебя ни с какого места никотин не закапает?
— Фигня всё это, Юра! Я с десяти лет курю, и ничего! — ответил он, вытаскивая сигарету.
Я ещё раз чиркнул зажигалкой, и дал Мишане подкурить. Он, затянувшись дымом, и отдавая назад пачку сигарет, произнёс:
— Детские у тебя сигареты, слабенькие.
— Ну, так по сравнению с твоим тридцатипятилетним стажем курения, я совсем ещё дилетант.
Мишаня хмыкнул, и громко засмеялся, выставив на показ свои жёлтые обезьяноподобные зубы.
— Как говориться — курение медленная смерть, а мы никуда не торопимся! — продолжая усмехаться, проговорил он.
— И продолжи — пьянству не бой, а перемирие! — парировал я.
— Юра, надо жить в удовольствие. А если не пить и не курить, то жить зачем?
— Ну, блин, Мишаня, у тебя и философия! Можно, ведь и чем-то другим заняться в своё удовольствие.
