«На столе осыпается букет роз. Пахнет розами, пахнет влагой, комната полна воздуха и свежести. Со ступенек балкона умильно улыбается, кланяется и пригибается Серый. Он хочет, но не смеет войти и то кладет переднюю лапу на ступеньку, то снимает ее…
Зеленой стеной стоит сад, и как темный тоннель – аллея. Розы розовые, розы красные, розы белые… тихо, тихо шумит дождь».
После смерти отца она оставалась в Клекотках вдвоем с матерью до глубокой осени. По вечерам в пустой усадьбе они иногда играли в четыре руки.
«Мы берем по зажженной свече и идем отпирать дверь в залу… Там очень холодно. Большие окна не занавешены, и в них, а главное, в простеночных зеркалах гостиной мелькают отражения наших свечей. Почему-то это неприятно. От дыхания идет пар, и тени бегут и никнут по стенам… Один композитор сменяется другим… Я случайно оглядываюсь на стену… всегда на одном и том же месте, точно оно нумерованное или абонированное, сидит большой паук. Может быть, правда, что пауки любят музыку и готовы слушать ее часами?.. Он оставался еще на своем месте, когда мы брали свечи и уходили, ломая на стенах тени и зажигая огни в зеркалах и черных окнах».
В двадцать лет она стала невестой.
«Это было самое счастливое время моей жизни. Когда я теперь вспоминаю о нем, меня удивляет, что можно такое продолжительное время (целую зиму и лето) быть такой непростительно счастливой.
Летом мы разошлись: я отказала ему».
Он был военным, на балах появлялся в ментике, опушенном соболями. Она отказала ему, потому что он был богат и безволен. Она хотела, чтобы он учился, поступил в университет. Он обещал. Но ничего не получалось.
Отказав ему, она тосковала.
Спустя тридцать семь лет он отыщет ее только затем, чтобы сказать, что всю жизнь любил ее одну.
Писать, вернее, сочинять она начала еще гимназисткой На выпускном экзамене ее сочинение на вольную тему прочли вслух как лучшее. Об одаренной девушке рассказали В. А. Гольцеву, он пригласил ее к себе со всеми рукописями.
«Несколько раз прошла я мимо подъезда, прежде чем позвонить… Мне сказали, что Гольцев профессор, кроме того, он писатель: печатает свои произведения в „Русской мысли“…
Мы с ним сидели в маленьком зальце, за столом, а кругом нас кишели дети. Может быть, их было и не так много, но они были до такой степени шумливы, подвижны и резвы, что заполняли собой все пространство.
Один мальчик все влезал на стул и рисовал у него что-то на лысине. Виктор Александрович только слабо отмахивался…»
Прочитавший эти строки навсегда запомнит Гольцева.
Любовь не требует пояснений. Ее брак с Авиловым в них нуждался. И она поясняет:
«Я решила, что выйду замуж „трезво“. Мне жилось хорошо. Весело мне уже не было, но мне было интересно: я много писала.»
Они поселились в Петербурге. Ее муж – донской казак Михаил Федорович Авилов – был студенческим другом ее старшего брата, толстовца Федора Страхова. Она признается, что будущего мужа «не любила, побаивалась… и ценила высоко».
И еще о нем:
«Любезность он считал глупостью и сам всегда был дерзок, иногда тонко и умно, но всегда очень обидно… Я знала, что он умный… очень здраво глядящий на жизнь и очень верный человек.
Ужасно я тогда ценила этот „здравый взгляд и верность“…»
…В Петербурге они поселились вблизи Худековых. В тесной квартирке издателя «Петербургской газеты» бывали известные писатели, здесь же устраивались юбилейные обеды и чествования. Жена Сергея Николаевича Худекова, Надежда Алексеевна, переводчица и театральный критик, познакомила свою сестру Лидию Авилову со многими литераторами.
Тут бывали Минаев, Лейкин, Потапенко. Бывал Антон Павлович Чехов. Впечатления о встречах и беседах с ними вошли в главу рукописи Л. А. Авиловой, озаглавленную «Петербург».
Она, делавшая в литературе свои первые шаги, не прошла для этих людей незамеченной.
Какой была она в ту пору?
«…был высокий рост, прекрасная женственность, сложение, прекрасная русая коса…»
(И. А. Бунин).
В ней смесь застенчивости и любопытства к жизни, смешливости и грусти. Она забывала о том, что красива, потому что в ней было еще столько другого – ум, юмор, талант, постоянное ощущение своего несовершенства…
