Рассказы и сказки - страница 16

— Да вроде бы там наше лакомство спрятано.

— Какое?

— Еловые шишечки.

— Фу-у, тоже мне, лакомство… Кабы листочки зелёные, я бы вместе искать пошел. А так — сами старайтесь.

Снова скачут белки, из березничка в осинничек перебрались. Видят — сидит внизу Заяц, кору гложет.

— Братик Заяц, послушай-ка!

— Не видел, где прошлогодний снег лежит?

— Право слово, не видывал. А для чего прошлогодний снег?

— Где-то там лакомство спрятано.

— Ну? Какое?!

— Шишки еловые.

— Тю, вертихвостки… Нашли лакомство. Если бы травка молоденькая, я бы тотчас побежал искать. А такую еду сами добывайте.

Дальше белки скачут; вот уже впереди родной тёмный ельничек показался. Видят — на опушке по снегу печатает следочки маленькая Мышь.

— Спросим у неё?

— Чего она, такая малая, знать может!

— А всё-таки… Мышка-сестричка, не слыхала ли ты, где прошлогодний снег лежит?

— Как не слыхать, ежели я всю зиму в прошлогоднем снегу бегала.

— Где же он?!

— Спускайтесь вниз, покажу.

Махнули белки с дерева на землю, подскочили к Мыши.

— Скорей показывай, где?

— А у вас под лапками.

— У нас под лапками молодой снежок, недавно выпавший!

— Ну и что. Вы поглубже копните. Сверху снег молоденький, это верно. А под ним лежит снежок постарше. Потом — еще постарше. А у самой земли лежит самый старый снег, который в прошлом году поздней осенью выпал. Я в том прошлогоднем снегу норки да переходы себе устраивала.

— А не встречались тебе там еловые шишечки?

— Встречались. Лежат в прошлогоднем снегу, как в кладовочке.

Забились у белок сердчишки, носы задёргались. И вдруг чуют: впрямь из-под снега запах еловых шишек доносится!

Как принялись белки снег разрывать! Глубже и глужбе закапываются, — уже одни хвостишки наружу торчат.

И вот — одна шишка в прошлогоднем снегу, другая… Да такие плотненькие, ядрёные, ни чешуечка не встопорщена. Видно, как упали с веток, так и пролежали целёхоньки до весны.

— Вкусно!

— Ай, вкусно!..

Выгрызают белки еловые семена, поминают добром прошлогодний снег.

Оказывается, и он пригодиться может.

— Чего ты, Лосище, запыхался?

— Бежать мне тяжело, в снег проваливаюсь…

— Фи, до чего же вы, лоси, неуклюжие! Такие большие выросли, а бегать как следует не можете.

— Это почему?

— Да сам посуди: ты бежишь налегке, пустой, и на каждом шагу проваливаешься. А я бегу с тяжестью, целый орех в зубах тащу, и ни одна лапка у меня не вязнет. Поучился бы!

— Ещё снег на полях не везде сошёл, ещё Земля не нагрелась, а у меня, Мать-и-мачехи, уже цветы распускаются. Кругленькие, как солнышко, жёлтенькие, как солнышко, весёленькие, как солнышко!

— У вас действительно славные цветы, подруженька. Только я не стала бы чересчур их расхваливать… Что ни говори, а лепестки ваши грубоватенькие, стебельки толстоватенькие, а листочков и вовсе нет — одни смешные чешуйки топорщатся… А вот у меня, голубой Перелески, цветок словно весеннее небушко ясен, стебельки стройные, листья — будто сердечки зелёные…

— Ой, уж молчала бы, Перелеска! Листья-то у тебя какие? Прошлогодние, старые, они под снегом зимовали, пятнами покрылись. А теперь поглядите на меня, на Ветреницу. Листочки у меня свеженькие, молоденькие, а белый цветок до того нежен, что просто насквозь просвечивает…

— А теперь обернитесь на меня, подруженьки.

— А ты кто?

— А я краса-Медуница. Разве стебелёк у меня не стройный? Разве листочки не молоденькие?

— Зато цветы скромные, невидные!

— Это вам, подруженьки, кажется… Вы подольше поглядите, попристальней. Цветочки-то мои на глазах меняются. Когда расцветают, — то нежно-розовые, когда совсем распустятся, — то фиолетовые, а когда отцветать начнут, — делаются синими… Вы такое когда-нибудь видели?

— Ой, Кабан, ты на самого себя не похож! До чего тощий — одна щетина да косточки… Разве такие хрюшки бывают?

— Дикие хрю-хрюшки… и не такие бывают. Ху-худо нам, Заяц… Земля корочкой ледяной покрылась, ни клык, ни пятачок её не берёт. Ничего не выроешь нынче, брюхо ничем не набьёшь… Сам удивляюсь, как ещё ноги хо-ходят. Одно утешенье: на такого тощего да страшного даже волк не позарится…