Прыгая через три ступеньки, он бегом поднялся на второй этаж. В холле никого не было. Блисс постоял, кашлянул и через двойные двери вошел в кабинет Пеликана. У стола принципала он увидел директора завода; тот стоял навытяжку, как солдат, рапортующий командиру.
— Pardon! — извинился Блисс и отступил.
— Останьтесь! — послышалось ему вслед.
На лице директора, выражавшем напряженное внимание, конвульсивно, как от тика, дергалась одна щека. Пеликан писал и, закусив сигару, говорил сквозь зубы. Внезапно он бросил перо и сказал:
— Завтра объявите об увольнениях.
— Это непременно вызовет забастовку, — мрачно заметил директор.
Пеликан пожал плечами.
У директора нервно подергивалось лицо — у него, видимо, накипело на сердце. Блисс деликатно отвернулся к окну, как бы желая показать, что его, Блисса, собственно, тут нет. Но ему было совершенно ясно, в чем дело. Уже год он следил за борьбой не на жизнь, а на смерть, которую вел Пеликан. Немецкая конкуренция что ни день все сильнее душила огромный, шумный завод, и завтра он, быть может, затихнет навсегда. Хочешь не хочешь, а немцы продают свои изделия на тридцать процентов дешевле! Год назад Пеликан расширил завод, вложил сумасшедшие деньги в новое оборудование, — все для того, чтобы удешевить свои товары. Он приобрел новые патенты и рассчитывал, что производительность труда поднимется наполовину. Но она не поднялась ни на один процент: сказывалось сопротивление рабочих. Пеликан устремился в атаку на нового врага, терроризировал цеховых уполномоченных и постарался выжить их с завода. Но этим он только вызвал две ненужные забастовки и в конце концов был все же вынужден повысить оплату труда и попытался купить рабочих премиями. Но накладные расходы возросли ужасающе, а производительность еще больше снизилась.
Молчаливая вражда между фабрикантом и рабочими превратилась в открытый поединок. Неделю назад Пеликан вызвал к себе уполномоченных и предложил участие в прибылях. В душе он задыхался от злобы, но перед представителями рабочих распинался с необыкновенным красноречием: повысьте, мол, выработку, проявите добрую волю, и завод будет наполовину ваш.
Рабочие отказались. Значит, быть сокращению!
Блисс знал, что Пеликану нужна передышка и что фабрикант не считает себя побежденным.
— Это вызовет стачку, — повторил директор.
— Блисс! — крикнул Пеликан, как кричат любимой собаке, и снова стал писать.
Директор откланялся и ушел, нарочито медля и явно рассчитывая, что его остановят, но Пеликан и бровью не повел.
Блисс неслышно прислонился к шкафу и стал ждать дальнейших событий, с улыбкой поглядывая то на свои блестящие ботинки, то на ногти, то на узор ковра… Он щурил свои томные еврейские глаза, как довольный кот, задремавший здесь в тепле, под шорох пера, бегающего по бумаге.
— Поезжайте в Германию, — сказал Пеликан, продолжая писать.
— Куда? — улыбнулся Блисс.
— К конкурентам, поглядеть… Вы знаете, на что.
Польщенный Блисс улыбнулся. Это был прирожденный лазутчик и промышленный шпион. Найдись государственный деятель, который захотел бы использовать мягкую элегантность и изумительную дерзость этого человека с девическими глазами, Блисс охотно служил бы любой политике или предательству. Пока же он разъезжал по разным странам, проникая взглядом своих прищуренных, насмешливых глаз в производственные и коммерческие тайны и патенты различных предприятий и продавая их конкурентам. Он был до странности предан Пеликану, который «открыл» и вывел в люди его, безвестного нищего беженца из Польши. Сейчас надо было подставить ножку немецким конкурентам, и Блисс это сразу понял. Впервые Пеликан сам попросил его о такой услуге.
— Съездить в Германию, — повторил Блисс и блеснул всеми своими золотыми зубами. — И больше ничего?
— Если представится возможность, почему бы и нет, — процедил Пеликан. — Но долго не задерживайтесь.
Наступила минутная пауза. Блисс неслышно отошел к окну и посмотрел на улицу. Завод уже затих и сверкал огромными окнами, как стеклянный дворец,
Пеликан все еще сосредоточенно писал.
— Сегодня утром я видел вашу жену, — раздался от окна сдавленный серьезный голос.
