— А ну тихо! — крикнул кто-то со стороны. И ещё кто-то кричит:
— Не вырубай его, и так еле расшевелили!
И неожиданно у меня над ухом кто-то говорит угрюмо:
— Не боись.
И сразу в глазах темнеет и дышать становится нечем. Гад сзади стягивает мне горло, а второй гад спереди ловко и умело перетягивает по новой мне руки и ноги, уже не скотчем и бельёвкой, а какой-то эластичной байдой.
— Всё, — говорит гад спереди. Гад сзади снимает удавку, и я могу дышать. Говорить уже не могу, не пробовал, но знаю точно, что не могу.
Гад спереди подтягивает стул и садится передо мной.
— Если «да», то кивай головой, если «нет» — мотай, — говорит он скучно. — Понимаешь меня?
Как долго тянется секунда!
Киваю головой.
— Хорошо, — говорит гад. Выглядит он обычно — типичный такой зажравшийся менеджер полусреднего звена. Только фигура уж больно плотная, для менеджера. И глаза ледяные.
— У тебя сегодня была вон та, — он мотнул головой в сторону зала, где был диван, где лежала брюнетка.
Меня непроизвольно затошнило. Киваю.
— До неё здесь были твои родственники — жена, её отец и твой сын. Так?
Мотаю головой отчаянно. Гад спереди глядит куда-то за мою спину, и кажется, что меня опять будут душить, но нет.
— Не помнит он. Цапнул он его, — говорят у меня за спиной.
Гад кивает и продолжает, совсем медленно и внятно:
— Кто-то — был — у тебя — сегодня — ещё?
Киваю.
Видно, что гаду очень хочется спросить — "Кто?", а мне очень хочется ответить, правда. Лишь бы всё скорее кончилось.
А то ноги затекли уже, сил нет.
Гад встаёт, и на несколько минут меня оставляют в покое.
Меня начинает тошнить и трясти одновременно.
Наташа придёт сейчас. С Олесёнком.
Именно сейчас.
Я уверен в этом.
Такова цена предательства. Кроме того, что это глупость, помимо того, что это невыгодно, без учёта того, что это рискованно, предательство — это ещё и грех. Аз воздам. Ох как воздам. Но как? Как это можно организовать? Да никак. Баб этих, старика этого, мальчика — никак ты не организуешь. То есть получается, по логике Гриша здесь и ни при чем, но я-то чувствую — он тут ещё как при чём.
Ко мне подходят двое, крепко хватают и тащат в зал. На мертвую брюнетку я стараюсь не пялиться, а особенно на её синий язык, мягко свисающий вдоль щеки, хочу отстраниться, но хрен там — сажают меня прямо на её ноги, на диван. Все пятеро гадов в комнате. Тесно. На компьютере открыта папка с моими фотографиями.
Главный гад говорит:
— Тот, кто был сегодня утром, есть на этих фотографиях?
Несколько секунд мне позволено подумать, но потом семитовидный бьёт меня ладонями по ушам.
Я киваю.
— Хорошо, — говорит гад. — Здесь?
«Семейные». Мотаю головой.
— Здесь?
«Друзья». Нет.
«Коллеги» — нет, «разное» — нет, «Олеся-роддом» — нет, «Тачки», «Праздники» — нет.
«Старьё».
Киваю.
Гад открывает папку и начинает проматывать фотографии, одну за другой, следя за мной.
Гриша всё не попадается.
— Не бойся, мы тебя не убьем, — говорит он тем временем. — Ты просто потерпевший, один из многих. А эта — служила ему, и получила своё.
Вдруг что-то меняется в комнате. Все, включая и гада, смотрят мимо меня. Наташа любила меня так разыгрывать, терпеть блин не могу этого. Но сейчас, похоже, не разыгрывают.
Слегка поворачиваю голову — горло режет страшно — и вижу Гришу Лаптя.
Собственно.
Он стоит в дверях с видом совершенно бытовым. Так опоздавший на полузнакомую гулянку человек застревает в дверях комнаты с гостями.
— Общий привет, — небрежно говорит он.
Дальше всё происходит очень и очень быстро, а возможно, даже одновременно.
Одновременно все пятеро гадов бросаются на него, причем двое — через меня, и одновременно — не знаю как, не спрашивайте, — Гриша кидается навстречу всем пятерым. Так-то он дерется плохо. Однажды мы с ним сцепились с какими-то студентами на остановке поздно вечером. Студенты отпинали нас безо всякого труда, разбили мне плеер и расквасили ему лицо. Помню, что больше всего я поразился я не тому факту, что нас избили, а тому, что Гриша, как маленький ребенок, прорыдал всю дорогу до его дома, до которого пришлось переть пешком.
Но сейчас всё было по-другому. В тесном зале двухкомнатной квартиры в ипотечной новостройке творилось вот что: Гриша бросался на одного всем телом, руками вперед, одновременно с легкостью уворачиваясь от остальных, хватал его руками и даже, кажется, зубами и отбрасывал от себя. Уже мёртвого.
