— Были, — уточняет Халява, — теперь нету.
Короче, сечешь, Захар? О тысяче ларей идет разговор. И свои проблемы решу, и родным подсоблю.
Ты бы и сам не отказался. Поверь!
С чего это магнитофончик примолк?
А-а, сторонка…
Погоди-ка, переверну.
Ну, браток, жарит этот Чарли Паркер! Птица!
Один добрый малый, Дейв Таф, помню, рассказывал: вхожу, говорит, в зал, а эти щенки, боперы то есть, несут какую-то дурь на своих инструментах. Один этак резко вдруг останавливается, другой подключается, тут как тут третий. Не поймешь, где квадрат начинается, где кончается. Квадрат это, браток, количество тактов, надобных для раскрытия темы. Потом разом все, бряк, умолкли. Мы прямо, говорит, остолбенели!
Да, да, Захар, к делу, ну конечно же к делу…
Стало быть, чтоб и ты был, Захар, в курсе, шеф наш, этот Паспорт… господин Паспорт — надо же, назвали! — делает знаки с трибуны, «форд-мустанг», мол, стоит неподалеку, под соснами. Есть шампанское и персики. Придет пара фрей. Одну разделите вы с Халявой, другою займусь я сам. Она давно водит меня за нос, так что пора разобраться. Впрочем, что в этой жизни дается нам без мучений!
— Уже должны бы прийти, Паспорт Джанибегович! — взглядывает на часы Халява.
— Придут, куда денутся? — бормочет в ответ ему шеф. — Какую лошадь выберет, ту ей и куплю…
— Приз, посвященный дню независимости Грузии! Для чистокровных полновозрастных верховых старшего поколения! Расстояние — тысяча шестьсот метров! — хрипит в усилитель диктор.
— Сейчас их выведут и проведут мимо нас, чтоб мы оценили и сделали ставки перед стартом, — объясняет шефу Халява.
Удар в колокол. Раз! Другой!
Выходят лошадки. Четырехлетки.
Как шел Огонь, Захар! Как он шел! Малютка-жокей едва его сдерживал. Чудо-конь! Гибкий, на зависть самой Нино Ананиашвили. Холка изящная, шея выгнутая! Лопатки по самые головки тонут в упругих мышцах. Ноги стянуты мощными жилами. Он сперва покосился на собратьев, потом ринулся за ними и в мгновение ока оставил всех позади.
Да-а, скажу я тебе…
Фаворит, да и только!
Шеф дал Халяве денег на тотализатор. Но тот все перепутал — привык запоминать одни только адреса поминок… ну, да, что и говорить, на халяву! — вот и ввел шефа в убыток ларей на пятьдесят-шестьдесят.
Нет, Захар, я не ставил. Не играл! Поклялся, что после твоей гибели не соблазнюсь, и баста!
Но как радостно было следить, Захар, за семиметровыми прыжками Огня и вспоминать Петрополиса. Да, Захар! Тогда все мы были живы… И Гигуша, которого потом изрешетили пулями в его собственной машине… И Ладо, сгоревший в самолете в Сухуми… И ты, Захар… И я… Помнишь, как в Петрополис принес нам выигрыш в пятьдесят четыре рубля и как здорово мы освоили их в хинкальной близ ипподрома?..
Нынче один только я и остался… Да и…
А вообще потесниться тебе придется-таки.
Да, полно, Захар! Брось! Куда я денусь? Осточертело все, правда…
Но… к делу!
Победителя забега, сам знаешь, проводят вдоль неистовствующих трибун.
Первым, что и говорить, пришел к финишу Огонь, и когда они с жокеем гарцевали вдоль скамей под восхищенными взорами зрителей, он не сдержался, взвился, взлетел на дыбы, сбросил жокея, порвал подпруги, вскинул в воздух белый лоскут с ярко-красной цифрой пять, резко оттолкнулся и мощными рывками понесся к конюшням. Его попытались остановить, повернуть назад, но он ушел от преследователей, прянул, дернулся и ворвался в ворота.
К двум часам закруглились все пять заездов, но женщин, которых ждал Паспорт Джанибегович, все не было видно.
— Я их!.. — махнул наконец шеф рукой. — Я их, таких-растаких!.. Не пришли, так не пришли! Зальем!
Пошли заливать.
Помнишь, Захар, был там малый манеж? Так вот чуть пониже его, в сосняке, поставили мы машину, выгрузили то-се и принялись…
Стакан за стаканом, и при очередном шеф вдруг замер и остановил взгляд на манежике.
Вдоль его кромки шли две молодые женщины. Вровень ростом… Но на этом их сходство кончалось. Одна, поплотнее, в чуть не лопающейся юбке, казалось, тащила на себе всю вселенную. Другая… летела, и ниспадающие на лоб пряди волос заслоняли ей взор.
И такая была, такая…
Знаешь, Захар, какая?
