Вот, как древний мудрец сказал о своей ненаглядной: «Два сосца твои, как двойни молодой серны, пасущиеся между лилиями».
Подошли они, поздоровались, и я, Захар, чуть не ополоумел!
Не знаю, кто была та, что несла на себе всю вселенную, но второй оказалась — ты сам, Захар, очумеешь! — Хатиа!
Очнись! Наша одноклассница Хатиа!
Та, в которую были влюблены все, но пуще всех я…
Помнишь, сколько раз я рассказывал здесь тебе, как долго искал — измотался, избегался — эту самую Хатию, и вот, когда уже отчаялся напасть на ее след, передо мною… кто? Она, Захар! И где? У этих пройдох!
Что тут говорить, Хатиа и сама увидела, узнала меня.
И тогда я обратился к словам того самого мудреца: «Встану же я, пойду по городу, по улицам и площадям и буду искать того, которого любит душа моя…»
Хатиа вздрогнула, побелела, мгновенно сошла с лица.
— Ну, все вроде ясно, — провозгласил Паспорт Джанибегович, — только по каким это площадям слонялась она, по каким закоулкам-проулкам?!
— Как объяснил нам Саба[2], площади сии были красивые, видные места в городе, украшенные всем самым привлекательным и примечательным, где селились знатные и богатые, — с надежно скрытой под раскованностью хитрецой растолковала ему Хатиа.
— Ну, так звякни этому своему Сабе по мобилю, пусть притопает, в натуре, сюда, расспросим, что это за площади да закуты и кого там искали, — протянул Хатии свой телефончик шеф.
— Не-а, не получится! Он давно уже отсюда слинял! — в тон ему бросила закидончик Хатиа, незаметно мигнула мне, и я уловил, как к ней возвращаются обычные ее непосредственность и свобода.
Не знаешь, что такое закидончик? Это, браток, если выразиться культурно, экивок, что ли, оборотик, полуправда, полуобман… поддевка на мушку… вот что…
— Небось, полиция выжила бедолагу! — предположил Паспорт Джанибегович.
— Что поделаешь! Жизнь-то такова! — философнул Халява.
Мне не пришлось сдерживать смеха, потому что до него ли мне тогда было?! Эти, думаю, в полосе, вот-вот дунут в кайф, один я минусуюсь…
Тяпнули еще пару стаканов, и Паспорт Джанибегович вопросил:
— Ну, какого же тебе хотелось бы коня, моя закоулочка?
Так ты как, Захар, думаешь, на какого мог пасть выбор Хатии, той, что с младых ногтей росла бок о бок с лошадьми и в глазах которой, когда она поднимала их на меня, всегда носились Петрополисы?!
— Ну, и сколько же тянет этот Огонь? — осведомился у нее шеф.
— Здесь тысяч десять-пятнадцать, а за границей гораздо дороже…
Так вот, Захар, после того кутежа Паспорт Джанибегович ввел словечко «переулочек-закоулочек, закуток», а еще точней «глушь, глухомань» в постоянный свой лексикон, в свое обыкновенье, а Огонь вкупе с конюшней и наймом обслуги перешел в собственность Хатии.
Я прослужил в охране прохвоста Паспорта ровно три месяца. Официально сей шеф наш числился заведующим отделом некоего силового ведомства, а по цветному делу, то есть в действительности, был одной из крупных фигур в мучной — как бы ее покрепче, Захар, выматерить! — мафии. Его даже называли Мучным полковником. На чем и нажиться в нашей несчастной стране, как не на муке, бензине, мыле да сигаретах…
Хатиа и сама вкалывала в этой конторке, да так ловко, что… Короче, неделю тому назад звонит она мне — давай, говорит, встретимся, обговорим одно дело.
И мы встретились, Захар!
На банковский счет Мучного полковника поступил из какого-то постсоветского государства миллион с чем-то баксов.
Что там долго тянуть! Хатиа нашла кайфовый ход и растолковала мне, как перебросит его в какую-нибудь офшорную зону, если я открою там счет.
Почему, любопытствуешь, не открыла счета сама и не перекинула миллион на него?
— А потому, — пояснила она мне, — что Мучной полковник никому до конца не доверяет, а за мной ведут наблюдение и Халява, и еще много других.
Я не сразу врубился, что это за закидон подкинула, теперь уже мне, Хатиа. Женщина все-таки, а их без пол-литра не раскусить!
Нам, стало быть, предстояло как-нибудь выманить, заполучить этот миллион и укрыться с ним в заштатной, забытой всеми глуши, закуте, глухомани, а там уж…
Все — документы, авиабилеты — было готово по всем правилам конспирации и по всем законам любви.
