Он шел вдоль рядов. Мучные черви в одну клетку, крупа в другую. Кости от мясника. Собачий корм. Тухлая рыба. Гнилые овощи. Ячмень. Тигрозель попробовала кусок вырезки, который он бросил в клетку, облизнула мясо мягким язычком, так похожим на кошачий, и, деликатно откусив кусочек, довольно заворковала.
В конце ряда, обращенном к реке, две клетки оказались выбиты с подставок и смяты в лепешку. Черная кровь и куски мяса налипли на погнутые прутья, а животные, содержавшиеся в клетках — слепые создания с кожистыми крыльями, — пропали. Тревин вздохнул и обошел клетки, присматриваясь к земле. На влажном участке почвы отпечаталась перепончатая лапа — фут в поперечнике и четыре глубоких следа когтей. Пара не столь четких отпечатков нашлась ближе к реке. Тревин пощупал пальцем след, яму в полдюйма глубиной. Земля была влажной, но твердой. Понадобилось солидное усилие, чтобы вдавить в нее на полдюйма палец. Он подивился весу зверя и мысленно отметил, что на следующую ночь надо убрать клетки с мелкими животными в фургоны. Тревин опять вздохнул.
К восьми часам поле для софтбола было полно народа. Игроки разминались за ограждением. Как из-под земли вырастали палатки для игроков и киоски. Тревин улыбнулся и включил музыку. Над фургонами поднялся баннер: «ЭКЗОТИЧЕСКИЙ ЗВЕРИНЕЦ ДОКТОРА ТРЕВИНА! ЧУДЕСА ПРИРОДЫ! ПОУЧИТЕЛЬНО! УВЛЕКАТЕЛЬНО!» К полудню набралось пятнадцать платных посетителей.
Оставив Харди стеречь кассу, Тревин нагрузил коробку рекламой, повесил на ремень пистолет-степлер и зашагал по стадиону, раздавая листовки. Жарко было как в парной, и на всем поле только игроки не прятались под навесами или зонтами. Несколько человек угощали его пивом — раз он выпил, — но листовки, сморщившиеся от сырости, тотчас исчезали под скамьями и холодильниками.
— В первый день турнира у нас особые скидки, — говорил он. — Два бакса за одного, или три за вас и вашего друга. — Рубаха у него прилипла к спине. — И после заката, когда станет прохладней, еще будет открыто. Такое зрелище, люди, пропустить никак нельзя.
Особа лет двадцати с покрасневшими на жаре щеками и связанными в хвост светлыми волосами огрызнулась:
— Я еще платить буду за напоминание, чтоб его! — Она смяла листок и уронила на землю.
Один из ее приятелей, сидевший на земле, зажав пиво между коленей, вмешался:
— Оставь его в покое, Дорис. Человек пытается заработать на жизнь.
Тревин сказал:
— О нас писали в «Ньюсуик». Может, вы читали?
— Может, попозже и заглянем, дружище, — откликнулся игрок с площадки.
Дорис щелкнула крышкой пивной банки.
— Может, если к вечеру снег пойдет.
— Может, и пойдет, — в тон ей ответил Тревин и направился в сторону городка по ту сторону ноля.
Солнце кололо кожу на голове огненными иголками. Через сто ярдов он уже горько жалел, что не надел шляпу, но возвращаться за ней было поздно.
Он прикрепил плакат к первому лопавшемуся телефонному столбу.
— Вот так! Немножко рекламы, и мы будем грести монету лопатами.
Он говорил сам с собой. Мостовая мерцала в белом знойном мареве, а он переходил от столба к столбу, мимо хозяйственного магазина, мимо винного, мимо баптистской церкви — надпись на шатре — «СТРАДАЮТ ДЕТИ», мимо бассейна и магазина автотоваров. Он заходил в каждую лавку и просил хозяина повесить его афишу. За главной улицей в несколько рядов стояли многоквартирные дома. Тревин прошел по одной улочке и вернулся обратно по следующей, пришпиливая афиши и с одобрением поглядывая на оконные решетки.
— Осторожность никогда не повредит, — приговаривал он.
Голова кружилась от жары. Пиво, похоже, испарялось из всех пор сразу, и тело стало липким. Солнце било его в спину. Волшебное число — пятьсот семьдесят восемь, думал он. Оно повторялось, как строчка песни. Пусть будет шестьсот для ровного счета. Пусть шестьсот человек к нам в зверинец придут, к нам придут, к нам придут…
Когда он наконец вернулся, солнце уже спускалось к горизонту. Тревин едва волочил ноги, зато все афиши разошлись.
Настал вечер. Тревин ждал у кассы в наряде директора зоопарка: красный мундир с широкими золотыми эполетами. Коробочка с разменной монетой открылась с веселым звоном, рулон билетов был на месте. Цирковая музыка негромко лилась из колонок, в темноте над рекой мигали светляки. «Забавно, — подумал он, — почему это мутаген поражает только крупных позвоночных и не действует на млекопитающих вроде мышей, на мелких ящериц, рыб, насекомых и растения? А впрочем, куда еще мутировать жуку? Они и всегда выглядели как пришельцы». Он хихикнул про себя, в ушах еще отдавалась маршевая песенка, под которую он расхаживал по городу: шестьсот человек, приходите к нам, приходите к нам…
