— Если вы здесь останетесь на ночь, лучше после заката сидите по фургонам.
— Это еще почему? — подозрительно спросил Тревин.
Сторож мотнул головой в сторону реки, ставшей под закатным небом красной, как струя крови.
— Пару дней назад вода высоко поднималась, выше изгороди. Дамба выдержала, но какой-нибудь зубастый мутоид мог плюхнуться на нашу сторону. До того дошло, что наступишь в лужу — и того гляди, кто-нибудь откусит от тебя кусман. Добровольцы из гражданской обороны каждый день обходят берега, выискивают самых неуживчивых тварей, но старушка Миссисипи — большая река. Ружье-то у вас есть?
Тревин пожал плечами:
— Бейсбольная бита. Может, нам повезет пополнить коллекцию. На турнир по софтболу большая толпа соберется?
— Двадцать две команды. Мы установили запасные скамьи для зрителей.
Тревин кивнул. Если запустить музыку с раннего утра, можно приманить зрителей, дожидающихся начала игры. Что может быть лучше небольшого развлечения по утренней прохладе?
Через пару минут сторож удалился. Тревин с удовольствием смотрел, как он уходит. У него сложилось впечатление, что старик высматривает, что бы стянуть.
После ужина Каприс забралась на верхнюю полку. С ее короткими ножками это было трудное предприятие. Тревин скинул с себя одеяло. В десять вечера температура все еще была за девяносто и ни намека на ветерок. Большая часть животных угомонилась. Только тигрозель все ворковала в своей клетке, испуская нежные мелодичные звуки, совсем не соответствующие ее свирепой наружности.
— Завтра на глаза не лезь, серьезно предупреждаю, — сказал Тревин, выключив свет. — Нечего народ распугивать.
Каприс громко фыркнула:
— Довольно забавно, что мне нельзя показываться на глаза в зверинце мутантов. Мне надоело скрываться, как какой-нибудь воровке. Еще пятьдесят лет, и таких, как ты, вообще не останется. Мог бы уже и смириться с неизбежностью. Я — это будущее.
Тревин заложил руки за голову и уставился вверх, на ее полку. Сквозь жалюзи на окне он слышал, как плещется Миссисипи. Вдали послышался крик зверя — нечто среднее между свистом и приступом кашля. Он попробовал вообразить, какое животное может издавать подобные звуки. Наконец он отозвался:
— Никому не нравятся люди-мутанты, по крайней мере те, что похожи на людей.
— А почему? — спросила она, и в голосе ее на этот раз не было сарказма. — Я вовсе не плохая, если со мной познакомиться. Мы могли бы поговорить о книгах или о философии. У меня есть разум — не только тело.
Зверь в темноте кричал снова и снова. Последний крик оборвался на середине. Кончину крикуна обозначил шум тяжелых ударов и плеск воды.
— Наверно, им грустно тебя видеть, Каприс.
— И тебе от меня грустно?
В темной кабине казалось, что говорит обычная двухлетка. Ему вспомнилось время, когда она действительно была маленькой, когда он еще считал ее нормальным ребенком, не зная, что она никогда не «вырастет», что анализ ДНК покажет, что она не человек. Когда она еще не разговаривала с ним свысока и не заставляла его чувствовать себя дураком под взглядом своих голубых кукольных глаз.
Когда он не запрещал ей называть его папой. Тогда ему казалось, что она немного похожа на свою мать. Он все еще видел след этого сходства, когда Каприс причесывала волосы или засыпала, дыша приоткрытым ртом, точно как ее мать. При мысли о тех временах у него перехватило горло.
— Нет, Каприс. Мне от тебя не грустно.
Через несколько часов, когда Каприс давно уснула, Тревин задремал и увидел сон, в котором его заворачивали в горячую простыню в турецкой бане. Отбросив простыню, он увидел вокруг себя толпу кредиторов, требовавших возврата долгов, — и никто из них не был человеком.
Тревин встал до рассвета, чтобы накормить животных. Едва ли не главное в содержании зоопарка — это выяснить, какое животное что ест. То, что родители были, скажем, лошадьми О-формы, вовсе не значит, что подойдет сено. Каприс вела для него подробное досье: вес животного, сколько корма оно съедает в день, какие витаминные добавки оказывают наилучшее действие. Такова проза жизни хозяина зверинца.
Он вывалил ведро кукурузы в кормушку свиногорба. Тот хрюкнул и выбрался из своей конуры, не похожий ни на свинью, ни на какое другое известное Тревину животное. Глаза-блюдца с благодарностью взглянули на хозяина, прежде чем зверь зарылся мордой в кормушку.
