Корольков, оглушенный неожиданным рассказом старшины, не нашелся даже что ответить, а только пожал плечами.
– Или может, фрицы какое новое оружие испытывают? – предположил Полуянов.
– Это вряд ли, – пробормотал Корольков, – наша разведка была бы в курсе, наверное… Возможно, тут имела место галлюцинация или неизвестный научный феномен.
– Это как понять – галлю… какая еще, на хрен, иллюминация? Думаешь совсем трекнулся старшина? – тут он рассмеялся и заговорил уже другим тоном, спокойным. – Ну да ладно, лейтенант, не бери в голову-то! Мож привиделось пожилому человеку.
– Наверняка привиделось, Егорыч, – убедительно закивал Корольков. – И не такое видят!
– Вот-вот. Только почему снег в той зоне почти до прошлогодней травы весь истаял, а какой остался, тот посинел?.. Ну да ладно, хер с ним. Пойду я. Дел по горло. Я тебя вызову, когда отваливать-то начнем. – Он похлопал Королькова по плечу, сказал «бывай» и вышел, напевая себе под нос какую-то частушку про Гитлера.
Лейтенант потянулся к фляжке с остатками спирта и, не разбавляя, хапнул огненной жидкости. «Во сне проснувшись, помни, брат, что страх вернет тебя назад…» – всплыла в голове строчка из поэмы.
И тут он услышал вой самолета. Большого, явно не истребителя, не «мессера», а тяжелого бомбардировщика. Самолет, судя по всему, был подбит и падал: надрывный гул был предсмертным стоном умирающего механического чудовища. И падал он, казалось, прямо на землянку, в которой находился Корольков. Политрук лихорадочно вскочил на ноги, натянул на голову шапку и бросился к выходу, да не успел. Волна из снега и глины сшибла его и опрокинула навзничь.
Он успел увидеть на мгновение белый огонь, вознамерившийся пожрать его, а потом – слепота, глухота и пустота.
Кто-то тряс Королькова, настойчиво пытаясь вернуть его в состояние так называемого бодрствования, каковое априори обещало быть некомфортным, худым и гнилым. Там в реальности его ожидали ставшие до омерзения привычными жуткие вещи: война, тотальная несвобода духа и тела, нечеловеческая русская зима, запах портянок и смерти, страх, страх, страх. И потому открывать глаза категорически не хотелось. К тому же, в прерванном сне политрука осталось, как он чувствовал, нечто безумно важное, сейчас уже не подлежащее переводу в вербальный эквивалент, но еще каким-то чудом удерживаемое неким эфирным мизинцем за самый-самый мышиный хвостик.
Будивший был, однако, настойчив. Хвостик соскользнул в небытие и сгинул там безвозвратно.
– Вставай, Ванья, вставай!
Политрук разомкнул, наконец, веки. Это действие потребовало от него невероятных физических сил.
– Какого рожна! – прохрипел он, не сумев закричать.
– Ванья, хватит спать, нам надо что-то дьелать!
Корольков тряхнул башкой. Он лежал на белом полу в просторном помещении без углов: со скругленными стенами и сводчатым потолком. Лейтенанту показалось, что он находится внутри огромного яйца. Перед ним сидел на корточках немецкий офицер с повязкой на голове, заходящей на левый глаз. На месте глаза проступала засохшая кровавая корка. Сначала Корольков подумал, что взят в плен, но внимательно вглядевшись в страдающее и какое-то слишком человеческое лицо фрица, понял, что его предположение было ошибочным. Скорее, они оба находились в плену. «У какой-то третьей силы», – отчетливо подумал Корольков и почему-то похолодел от ужаса. Пол мелко вибрировал, потолок излучал достаточно яркий, но не раздражающий свет. Политрук машинальным жестом провел рукой по поясу: портупея, и соответственно, оружие отсутствовали.
– Где мы, фриц? – спросил Корольков.
– Их хайсе Фридрих.
– Один хрен, фашистская сволочь!
– Найн, найн, я софсем не тот, кто фы думать, – мягко возразил офицер. – Я не убивать русских людей. Я работать в отделе пропаганды. Листовки, воззвания, идеологическая обработка. Тыловая крыса, как у вас говорят. Штабной. Всего лишь младший унтер-офицер.
– Все равно паскуда, оккупант, захватчик! Прихвостень Геббельса! Ты, может, листовками своими принес больше вреда, чем иной пулеметчик. Ты на мозги людям капаешь, изнутри подкопаться хочешь! Ан не выйдет ничего у тебя, не поверим мы в твои сказки! Наше дело правое – мы победим! Русский солдат растопчет сапогом фашистские танки! Мы Гитлеру голову отрежем и на кремлевскую звезду насадим!
