Он мельком посмотрел на Макшейна, которому нечего было сказать.
— Форма для строевой подготовки должна лежать вот в этом ящике и больше нигде, причём брюки помещаются вниз, а мундир — сверху. Рукава мундира складываются на уровне груди, а сам он должен лежать пуговицами кверху, с отогнутым влево воротником.
Мерсер с шумом задвинул ящик.
— Вы знаете весь этот порядок? И где должны лежать остальные веши, вы тоже знаете?
— Нет, сэр, — сознался покрасневший Макшейн.
— Тогда зачем вы отослали своего ординарца?
— Я подумал…
— Мистер Макшейн, я бы посоветовал вам отложить ваши раздумья до тех пор, пока вы наберётесь необходимых практических знаний и у вас появится прочная основа. Это самый разумный способ, не правда ли?
— Да, сэр.
Коммодор Мерсер ушёл, тихо закрыв за собой дверь. Макшейн дал волю своим чувствам и с силой хватил кулаком по стене, бормоча ругательства. Его занятия прервал очередной стук в дверь.
— Войдите.
— Сэр, теперь вы позволите мне вам помочь?
— Да, Биллингс. Буду вам очень признателен, если вы распакуете мои вещи.
— С удовольствием, сэр.
Ординарец принялся за дело, с профессиональной точностью раскладывая привезённое Макшейном имущество. Он не торопился: бережно брал каждую вещь, и она ложилась или вставала на своё место так, что поправлять её уже не требовалось. Биллингс знал, куда поставить две пары ботинок, домашние тапочки и гимнастические туфли. Всё это выстроилось на специальной обувной стойке и в той последовательности, в какой требовали правила внутреннего распорядка. В самом центре гардероба он повесил форменный плащ с малиновой подкладкой. Как и мундиры, плащ должен был висеть пуговицами наружу.
Макшейн наблюдал за его действиями, потом не выдержал и спросил:
— Биллингс, а если бы я, допустим, ботинки взгромоздил на подоконник, плащ бросил на кровать, что бы мне за это было?
— Ничего, сэр.
— Ничего? — удивлённо вскинул брови Макшейн.
— Да, сэр. Вам никто не сказал бы ни слова, но я получил бы серьёзное порицание.
— Теперь понимаю.
Макшейн плюхнулся в кресло и продолжал наблюдать за действиями Биллингса. Одновременно его мозг оценивал первый из полученных практических уроков. А он-то решил, что руководство колледжа соскользнуло в либерализм. Нет, они — большие хитрецы, и их механизм работает безотказно. Одно дело, когда отвечать за свои выходки приходится самому. В этом даже есть какая-то мужская доблесть. Но только вшивая дрянь согласится куролесить, зная, что попадёт престарелому ординарцу.
Вдобавок вшивая дрянь никогда не станет офицером, и в колледже это знают. Похоже, они всё здесь устроили так, что хорошие и дурные стороны курсантов начинают проявляться буквально сразу. Макшейн вдруг понял: ему придётся постоянно держать ушки на макушке и следить за каждым своим шагом. Целых четыре года. А что такое четыре года в ту пору жизни, когда в жилах бурлит горячая кровь и избыток сил рвётся наружу, неистово требуя выхода?
— Скажите, Биллингс, когда здесь едят?
— Ланч, сэр, у нас бывает в половине первого. Вы без труда услышите звуки столовского гонга. Осмелюсь заметить, сэр, с вашей стороны будет весьма благоразумно являться туда с минимальным опозданием.
— Это ещё почему? Или, если я немного запоздаю, мою еду слопают крысы?
— Нет, сэр, но своевременность — это проявление вежливости. Офицер и джентльмен всегда вежливы.
— Благодарю вас, Биллингс. Простите моё любопытство, но скажите, сколько лет вы прослужили офицером?
— Мне, сэр, такого счастья никогда не выпадало.
Макшейн внимательно посмотрел на ординарца.
— Наверное, меня следовало бы отчитать за то, что лезу не в свои дела.
— В самом деле, сэр, я и не мечтал о…
— Не надо меня оправдывать, я повёл себя грубо, — перебил его Макшейн, не сводя со старика глаз. — Я не хотел вас обидеть, Биллингс. Просто у меня иногда слова опережают мысли. У новичков такое бывает часто. Я прошу вас, Биллингс, в такие моменты не обращайте на меня внимания.
— Не могу, сэр. Присматривать за вами — моя работа. К тому же я привык к шуткам молодых джентльменов.
Рука Биллингса извлекла из чемодана фотографию некоей красотки по имени Сильвия Лафонтен. Фотография была большой, восемь дюймов на двенадцать. Весь наряд Сильвии состоял из страусового пера, прикрывавшего то, что пониже пупка. Держа снимок на расстоянии вытянутой руки, Биллингс равнодушно смотрел на красотку. Ни один мускул его лица не дрогнул.
