— Посмотрим, что скажет Огилви, — решил Лейф. — Если он сообщит, что где-то есть более привычные для нас условия, мы переберёмся туда. А если окажется, что они везде одинаковые, останемся здесь.
— Останемся! — повторил вслед за командором Пэскью. Весь его вид выражал отвращение. — Что-то подсказывает мне, что вы выбрали именно то слово — останемся. — Он кивнул на иллюминатор, за которым уже столько времени подбирался к ним поезд. — Если во всём том, что мы видели и слышали, есть хоть какой-то смысл, то это значит, что мы сели в совершенно заслуженную нами лужу.
— А точнее? — проявил заинтересованность Уолтерсон.
— Мы можем оставаться здесь миллион лет или же вернуться домой. Впервые в нашей триумфальной истории мы терпим настоящее и полное поражение. Мы абсолютно ничего не выжмем из этого мира по одной очень уважительной причине, и поделать здесь ничего нельзя, я хочу сказать, что наша жизнь очень коротка.
— Я не спешу с преждевременными выводами, — поставил точку в дискуссии Лейф. — Подождём Огилви.
Скоро динамик удивлённо сообщил:
— Этот город тоже заполнен ползунами. И трамваи передвигаются с той же скоростью, если это только можно назвать скоростью. Если хотите, я снижусь и опишу всё подробнее.
— Нет, — проговорил Лейф в микрофон. — Сделайте как можно более глубокую разведку в восточном направлении. Заберитесь возможно дальше. Особенно нас интересуют изменения данного феномена. Если обнаружите их, немедленно докладывайте.
Он отставил микрофон и повернулся к остальным:
— Всё, что нам остаётся сейчас, это не спешить.
— Вот, вы произнесли это! — воскликнул Пэскью. — Ставлю тысячу против одного, что Бойделл сидел здесь, как и мы, ковыряясь в зубах и ожидая неизвестно чего, пока ему это не надоело.
Внезапно слушавший их Уолтерсон разразился громким хохотом, чем поверг присутствующих в изумление.
— Что с вами? — изучающе глядя на него, спросил Пэскью.
— Какие только мысли не приходят иногда в голову, — извиняющимся тоном произнёс Уолтерсон. — Вот мне сейчас подумалось, что если бы лошади походили на улиток, их никогда нельзя было бы запрячь. Это вполне разумный принцип, но как, чёрт возьми, приткнуть его здесь?
— Город в шестидесяти восьми километрах восточнее базы, — объявил Огилви. — Всё то же, что и раньше. Две скорости: двигаются медленно, как покойники, и медленнее, чем покойники.
Пэскью посмотрел в иллюминатор.
— Клоп быстрее перебирает лапами, чем тащится этот поезд. Он наверняка остановится возле нас. — Немного поразмыслив, он закончил: Как бы там ни было, одно мы знаем точно — они нас боятся.
Сосредоточенно что-то обдумывая, Лейф соединился с Шэлломом:
— Мы выходим наружу. До нашего возвращения записывайте все доклады Огилви. Если он сообщит о любых быстрых перемещениях, подайте нам короткий сигнал сиреной.
Затем он позвонил Нолану, Хоффнэглу и Ромеро, трём специалистам по контакту:
— Готовьте ваши таблицы.
— По инструкции, — напомнил о себе Пэскью, — до тех пор, пока контакт не состоялся и не доказано, что чужаки настроены дружественно или, по крайней мере, невраждебно, командир должен осуществлять полный контроль за своим кораблём.
— К чёрту инструкции, сейчас не тот случай, — резко оборвал его Лейф. — Меня интересует поезд. По-моему, уже пора хоть в чём-то определиться. Решайте сами, идёте вы или нет.
— Четырнадцать посёлков вдалеке, — вмешался откуда-то со своей высоты Огилви. — И все в них так торопятся, что можно умереть со скуки, глядя на них. Держу курс на город на горизонте.
С кипами цветных таблиц в руках явились специалисты по контакту. Они были без оружия — им единственным запрещалось его ношение. Этот запрет основывался на теории, по которой явная беспомощность порождает доверие. В большинстве случаев она находила оправдание, и контактёры оставались живы. Время от времени она не срабатывала, и жертвы получали всего лишь достойное погребение.
— А нам как? — посмотрев на вновь прибывших, спросил Уолтерсон. Возьмём оружие?
— Рискнём выйти без него, — решился Лейф. — Раса, достаточно разумная, чтобы разъезжать на поездах, должна чётко представлять, что произойдёт, если она только попытается тронуть нас. Пока мы будем вести переговоры, орудия корабля будут держать их на прицеле.
