С момента, когда поезд заметили, прошёл ровно один час двадцать четыре минуты. Это было то рекордное время, за которое он преодолел расстояние от холма до утёса.
Командор Лейф опустил бинокль и тоном, выражавшим полное разочарование, обратился к Пэскью:
— Вы точно запомнили, как они выглядят?
— Да. Краснолицые, с похожими на клюв носами и немигающими глазами. Один положил руку на окно, и я заметил, что на ней пять пальцев, как у нас, но более тонких.
— Намного медленнее, чем пешеход, — задумчиво выговорил Лейф. — Вот как это называется. Я даже с натёртыми обувью ногами передвигаюсь быстрее.
Он вновь растерянно посмотрел в иллюминатор. Поезд преодолел ещё около тридцати метров.
— Хотел бы я знать, не основана ли их сила, которую приписывает им Бойделл, на какой-нибудь скрытой форме хитрости?
— А как считаете вы?
— Если они не могут справиться с нами, пока мы держим корабль в полной боевой готовности, то они должны попытаться усыпить нашу бдительность.
— Ну и что, мы ведь не клюнули? — парировал Пэскью. — Если бы кто-нибудь и надумал напасть на нас, то и прицелиться не успели бы. Я не понимаю, как они могут усыпить нашу бдительность, только ползая вокруг нас?
— Их тактика должна соответствовать их собственной логике, а не нашей, — пояснил Лейф. — Возможно, в этом мире такое ползание вокруг означает начало атаки. Так ведёт себя стая диких собак — отставшее животное разрывают на части.
Он на какое-то время задумался, затем заговорил снова:
— То, что случилось, кажется мне подозрительным. Я не люблю показного безразличия, такого, как у них. Проезжая мимо нас, они все уставились в одну точку. Это неестественно.
— Вот именно! — закричал готовый спорить и убеждать Пэскью.
Лейф небрежно махнул рукой:
— Это грубая ошибка, присущая детям: мерить всё на свой лад. То есть, я хотел сказать, что ненормально иметь глаза и не пользоваться ими.
— На Земле, — внёс свою лепту в разговор Уолтерсон, — некоторые люди имеют руки, ноги, глаза и даже мозги, но не используют их из-за того, что имеют несчастье быть неизлечимо больными. — Воодушевлённый установившейся тишиной, он повёл дальше: — А что, если эта ветка соединяет город с санаторием или больницей? Возможно, она служит только для перевозки больных.
— Скоро мы это узнаем, — Лейф включил переговорное устройство. Уильямс, вертолёт готов?
— Он уже собран, сейчас его заправляют горючим, командор. Через десять минут он сможет взлететь.
— Кто дежурный пилот?
— Огилви.
— Пусть полетит за поездом и сообщит, что находится на другом конце этой ветки. Это нужно сделать до облёта города, — и, повернувшись к остальным, добавил: — Шэллом должен дать общую картину окрестностей, но она не будет такой подробной, как та информация, которую мы получим от Огилви.
Пэскью, снова глядя в иллюминатор, спросил:
— Сколько это — медленнее, чем медленно?
— То есть?
— Когда нечто постоянно движется таким черепашьим шагом, что и до следующего года не доберётся до цели, можно ли говорить ещё и о каких-то тормозах? — И, поясняя свою мысль, продолжил: — Может, это только плод моего воображения, но я представил себе, что поезд резко сбросил скорость до нескольких метров в час. Я думаю, никто из пассажиров не пострадает, если в результате этого его швырнёт из одного конца поезда в другой.
Лейф посмотрел в сторону поезда, который находился сейчас приблизительно в полукилометре от них. Но из-за слишком малой скорости и из-за того, что он двигался под углом к наблюдателю, невозможно было определить, прав Пэскью или нет. Лейф следил за поездом ещё целых пятнадцать минут, прежде чем убедился, что тот замедляет ход.
В это время вертолёт с характерным звуком вращающихся с огромной скоростью лопастей уже взмыл в воздух. Двигаясь вдоль железнодорожного полотна, он обогнал поезд и стал лавировать между холмами, пока его пластиковая яйцеобразная кабина не стала похожа на семечко фигового дерева.
Соединившись с рубкой связи, Лейф приказал:
— Подключите нас к переговорной линии Огилви. Он вернулся к иллюминатору и вновь стал наблюдать за поездом. Никто из членов экипажа не спал, все тоже следили за происходившим снаружи.
