— От Винсента ничего не слышно? — спросил Уолли.
— Ничего.
— Я подумал, дай-ка спрошу.
— Ничего, — повторил парикмахер. Они помолчали с минуту, и он сказал: — Ты заходи попозже, Уолли. Я тебя побрею.
— Когда?
— Попозже.
Уолли проводил взглядом мистера Давидо, который пересек улицу и, миновав аптеку и прачечную, остановился перед парикмахерской. Прежде чем зайти внутрь, он достал из кармана жилета ключ и завел крутящуюся вывеску. Столбик, раскрашенный красными, белыми и синими спиралями, завертелся.
Мимо прошли мужчина с женщиной, и Уолли показалось, что мужчина знакомый, но тот прошел, опустив глаза, мимо, и Уолли посмотрел ему вслед с презрением.
Ему надоело глазеть на прохожих, и он побрел к газетному лотку — почитать заголовки. Мистер Марголис, хозяин кондитерской, вышел и забрал мелочь.
— Вы что, думаете, я ваши вонючие гроши стащу? — обиделся Уолли.
— Позволь уж мне перед тобой не отчитываться, — сказал мистер Марголис.
— Какого черта я еще ходил в твою забегаловку!
Мистер Марголис побагровел.
— Ты, смутьян, убирайся отсюда! Давай, уматывай! — заорал он, маша руками.
— Вот психованный!
Чья-то тяжелая рука схватила Уолли за плечо и развернула. На мгновение у него от ужаса потемнело в глазах и подкосились ноги, но, увидев, что это его старшая сестра Агнесса, а рядом — мать, он приосанился — будто это не он перепугался.
— Ты что тут вытворяешь, пьянь паршивая? — Голос у Агнессы был зычный.
— Ничего я не делал.
Мистер Марголис видел, как менялся в лице Уолли.
— Ничего он не делал, — сказал он. — Просто лоток загораживал — людям не подойти.
И он удалился к себе в магазинчик.
— Тебе ж велели держаться отсюда подальше, — проскрипела Агнесса. Она была высокая, рыжая, могучая. Широченные плечи, огромные груди, распиравшие желтое платье.
— Да я просто тут стоял.
— Агнесса, кто это? — спросила мать, прищурившись сквозь толстые стекла очков.
— Это Уоллес, — с отвращением сказала Агнесса.
— Мам, привет, — сказал Уолли тихо.
— Где ты пропадал, Уоллес?
Миссис Маллеин была полная женщина, огромный живот, сутулая спина. Сквозь редкие седые волосы, забранные двумя янтарного цвета гребнями, просвечивала розовая кожа. Она подслеповато моргала — это было видно даже сквозь очки — и крепко держалась за локоть дочери, боясь нечаянно на что-нибудь наткнуться.
— Я, мама, в больнице был. Меня Джимми избил.
— И поделом тебе, алкаш проклятый! — сказала Агнесса. — Сам во всем виноват. Джимми столько раз тебе деньги давал, чтобы ты пошел в бюро, нашел работу, а ты их тут же пропивал.
— Депрессия же была. Не мог я найти работу.
— Хочешь сказать, после того как из БМТ тебя выперли за то, что ты монеты из автоматов на скачках просадил, тебя брать никто не хотел?
— Да заткнись ты!
— Ты позоришь и мать, и всю семью. Хоть бы совесть поимел — держался бы отсюда подальше. Достаточно мы из-за тебя натерпелись.
Уолли сменил тон.
— Я болен. Доктор сказал — у меня диабет.
Агнесса промолчала.
— Уоллес, — спросила мать, — ты мылся?
— Нет, мам.
— Обязательно надо помыться.
— Негде мне.
Агнесса схватила мать под руку.
— Я веду твою мать в глазную больницу.
— Погоди, Агнесса, — сказала миссис Маллеин раздраженно. — Уоллес, на тебе чистая рубашка?
— Нет, мам.
— Зайди домой, переоденься.
— Джимми ему ребра переломает.
— Ему нужна чистая рубашка, — настаивала миссис Маллеин.
— У меня лежит одна в прачечной, — сказал Уолли.
— Так забери ее, Уоллес.
— Денег нету.
— Мам, не давай ему никаких денег. Он все равно их пропьет.
— Ему обязательно нужна чистая рубашка.
Она открыла портмоне и стала рыться в отделении для мелочи.
— На рубашку нужно двадцать центов, — сказала Агнесса.
Миссис Маллеин разглядывала монетку.
— Агнесса, это сколько центов? Десять?
— Нет, это цент. Давай я найду. — Агнесса вытащила две монетки по десять центов и бросила в протянутую руку Уоллеса.
— Держи, лодырь.
Он пропустил это мимо ушей.
— Мам, а на еду хоть немножко?
— Нет, — сказала Агнесса, подхватила мать под локоть и повела дальше.
— Рубашку смени, Уоллес! — крикнула мать, поднимаясь по лестнице в надземку. Уолли смотрел, как они поднимались наверх, как вошли в павильон станции.
