— А мне какой подарок привезешь из Адрианополя?
— Тебе? Не бойся, и тебя не забуду. Куплю тебе бусы, чтобы каждая жемчужина сверкала у тебя на шее как капля росы.
— И только-то?
— Куплю тебе и кованый пояс чистого серебра. Знаю я одного золотых дел мастера в Адрианополе, лавка его в темном переулке, напротив мечети султана Селима. Он делает пряжки из серебра, а на них птицы узорчатые, летают вверх-вниз, машут крыльями. Как живые!
— А еще что?
— А еще привезу тебе подарок на коне.
— Скажи, какой?
— Не скажу.
— Скажи, Момчил! Пожалуйста! — Бойка просяще и капризно вытянула губы.
— Дай ухо! Подойди поближе!
Бойка шагнула к коню. Момчил коснулся губами ее волос, сладкий сок подступил к его горлу. Он шутливо прошептал:
— Привезу тебе самого Момчила.
Молодайка засмеялась звонко, заливисто, беззаботно. Заколыхалось ее стройное тело. Смех ее рассыпался, как золотые хлебные зерна из горсти сеятеля. Она подняла свои длинные золотые ресницы и открыла дивные зеленые глаза, омытые тихой золотой влагой, которая кружит голову и волнует кровь.
Сердце Момчила глухо стукнуло.
— Я здесь! — сказало оно золотым глазам.
Счастливый, путник протянул с коня обе руки, чтобы обнять ее. Конь шевельнулся, вздернул голову, чуть привстал на задних ногах и тяжелыми копытами сдвинул расшатавшийся булыжник. Сверкнули искры. Бойка отпрянула.
— Осторожнее, ты нас раздавишь!
Молодой муж вздохнул:
— Мои товарищи давным-давно перевалили через Мерджанов холм и колокольцы стада заглохли за лугами. Надо ехать, а не хочется. С тобой так хорошо! Прощай, жена!
— Прощай, Момчил, и доброго пути! А Иван, твой приятель, тоже едет сегодня?
Момчил искоса глянул на жену:
— Второй раз ты меня спрашиваешь про Ивана. Нет, не едет. Богатейские сынки тяжелы на подъем. Говорит, что тетка Златарка больна, в постели лежит, вот и останется Иван с матерью на день — другой, а потом будет догонять нас уже во Фракии. Но почему Иван сегодня у тебя из головы не идет?
— Потому что я не хочу, чтобы ты один ехал через леса, где полно разбойников, да ночевал у татар.
— Ну и что же, что у татар? Неужто Иван меня убережет, если что? У меня в татарском селе есть приятель, они еще с отцом знались. Он за меня готов в огонь и в воду. А его хозяйка умеет гадать и по руке, и на кофейной гуще. Все говорит, как по книге: и то, что было, и то, что будет. Буду ехать обратно — позову их к нам в гости. Прошлый год я опять останавливался у них и говорил им про тебя. Очень хотят тебя увидеть. Я их позову в гости.
— Кого?
— Татар.
— Очень мне нужны татары! Не хочу чужой веры в доме! Для чего ты мне их сюда водить будешь!
Момчил подумал: «Иван тоже не любит татар».
— Дай руку! — сказал он.
Бойка протянула руку. Широкий рукав рубахи сполз к плечу, оголив руку, белую и нежную. Момчилу жадно хотелось погладить эту нежную руку, но он не посмел.
— Слушай мой наказ. Когда пойдешь к тетке, не надевай ту тонкую да узкую безрукавку, шитую золотом, что я привез тебе прошлой весной. Не надевай золотое монисто на шею и не щурь глаза, когда смотришь на Ивана. Слышишь?
— Отчего ты мне это наказываешь?
— Оттого, что ты красивая.
— Ну и что, что красивая? — играла словами Бойка.
— Загорится он.
— Кто?
— Иван. Я его знаю, он на красоту слаб.
— Но ты и меня знаешь.
— Хорошо знаю, потому и прощу.
— Что ты хочешь сказать? — Бойка с укором глянула на мужа. Зеленая влага в ее глазах вспыхнула, как подожженная ракия. — Господи, как тебе не грех? — сказала она, и две слезы, как зеленые дождевые капли, блеснули под ресницами. — Так ли ты прощаешься со мной? Едешь в дальний путь, а сам норовишь укусить, — говорила она сквозь слезы. — Отчего и ты не останешься дома? Останься, поедешь вместе с Иваном.
Момчил принялся гладить ее мягкие волосы, наклонился с седла, коснулся губами ее лба, вдохнул теплое дыхание жены, вытер ладонью слезы, стекавшие по загорелым щекам.
— Не надо, — сказал он, — не сердись, ты знаешь, как я боюсь потерять тебя. До свиданья, росинка моя!
Он толкнул коня, выехал в открытые ворота, повернул наверх по каменистой кривой улице и скоро скрылся за густой листвой придорожных деревьев. Две птицы, испуганные топотом коня, выпорхнули из листвы и взвились в небо. Бойка стояла у открытых ворот с ребенком на руках, пока не высохли слезы. Потом повернулась и живо пошла к дому, мимоходом протянула руку к забору, сорвала алую мальву и воткнула ее в волосы надо лбом.
