Заложник пошел вприсядку между плясунами, охваченный огнем рученицы, уперся руками в землю и перекувырнулся. Башмаки его ударились в подол бабке Златарке, и она начала его клясть.
— Чтоб ты лопнул, проклятый! Чтоб тебя черви сожрали! Убил до смерти!
Иван мотнул головой и подошел к свату. Долго играл для него одного, пока тот не упал без сил на подушку. Потом музыкант повернулся к Бойке. Поднял глаза и посмотрел на нее. Меж ними пробежала молния. Она подожгла фату и превратила ее в пепел. Сгорел и свадебный венок. Сгорел и Момчил, тихий парень, что подобрал птенца, побитого градом, и согревал его своим дыханием. Долго Бойка носилась вихрем по комнате, как лесная русалка, под изумленными взглядами гостей, пока наконец не обессилела и чуть не упала. Муж подхватил ее на руки и унес в комнату. Опустил ее на кровать, запер дверь и задул лампу.
Когда пропели вторые петухи, заложник и сторож вышли из комнаты молодых. На очаге посвистывал кувшинчик, полный огненного зелья. Ракия уже закипела; в очаге догорали грушевые поленья, вокруг валялись в беспорядке пустые кастрюли, горшки, противни, миски. Димо быстро выхватил из-за пояса стаканчик, подпер донышко пальцем снизу и наполнил его доверху. Топур-паша схватил кувшинчик. Они вышли к свадебщикам и направились к отцу молодой. Кольо-гайдук встал, чтобы принять ракию от заложника. Глаза его просияли. Будто мельничный жернов свалился у него с плеч. Он как огня боялся Бойки. Вдруг дочь осрамила его род и дом? Вдруг этой ночью ему вымажут ворота дегтем? Но когда он увидел, что ему подносят гретую ракию — на душе стало легче.
— Держи ракию крепче, милачок! — засмеялся сторож.
Гайдук Кольо протянул руку, но как только взялся за стакан, Димо отпустил палец, и ракия полилась на стол.
— Со свадебкой! — крикнул сторож.
Кольо-гайдук покачнулся — его ударило прямо в сердце, — обвел горницу безумными глазами, потом зверем бросился на сторожа. Схватил его за шею и начал душить. Сильные руки сгребли его и дернули назад.
Арабин крикнул. Голос его грянул громко, будто из пустого погреба. Все застыли.
— Рубаху!
— Рубашку принесите! — подхватил поп Димитр.
Топур-паша засеменил к комнате молодоженов, исчез за дверью и скоро вернулся. Все бросились глядеть невестину рубаху.
— Мама, подними меня повыше, я тоже хочу посмотреть, мамочка! — захныкала какая-то девочка.
— Свадьба кончилась! Бери свою дочь и убирайся из моего дома! — Арабин встал перед сватом и расставил руки.
— Кто посягнул на мою дочь? — заревел Кольо-гайдук и страшными глазами обвел гостей. В его взгляде было безумие.
В это время из комнаты показался Момчил с ружьем в руках.
— Я посягнул, — сказал он. Холодный пот заливал его лоб. Сердце куда-то упало, будто перезрелый плод.
Его никто не слышал.
— Я посягнул! — крикнул Момчил, и все замерли.
Молодожен поднял ружье к окну и трижды выстрелил над головами гостей. Взревела тяжко раненная тишина. Осколки стекла посыпались на стол. Дети от испуга закричали. Бабье бросилось на улицу, как всполошившиеся куры из курятника, куда забралась лиса.
— Музыку! Где музыкант?
Иван, желтый, как свеча, поднял скрипку и заиграл: «Ракия льется…» На току вспыхнул огонь: там подожгли целую копну сена. Дружки потащили котлы с вином на улицу, брызгали вином на снег. Гости намазали лица сажей и принялись скакать через костер, валяться в снегу. Их крики и смех сотрясали ночь. Проснулись собаки, залаяли, принялись протяжно выть.
Дед Раздолчо Сверчок долго собирал со стола разбросанные монеты, потом выполз на галерею, похлопал себя по полному карману жилетки, посмотрел на костер и крикнул:
— И-и-и-ха-ха!
И скатился по лестнице во двор.
