Расплата - страница 251
Пожалуй, подло все же так вот, по-воровски, когда Бучуния там веселится… А стоит ли терзаться? Если это «подло — не подло» остановит его, он вообще ничего не получит. Для других все средства хороши, лишь бы достигнуть желаемого, чего же ему быть исключением? Сколько раз самолюбие, гордость, совесть, честь и всякая такая чепуха останавливали его на полдороге и оставляли на бобах. Иногда чрезмерная гордость — прикрытие робости и трусости. Сейчас — самое время: и смел, и пьян! Чтобы чувствовать себя человеком, ему всегда нужно было хоть немного выпить. Теперь уж он даст волю своим страстям и желаниям. Какое блаженство переступить порог, перед которым вечно отступал! Какая безграничная свобода! К чертям совесть и честь! Что может быть слаще такой свободы, когда замолкает совесть, когда существует только твое желание и ты поддаешься ему, не удерживая себя?!
Вот и усадьба Бучунии. Устав, Чичико немного передохнул, прислонившись к стволу дерева, растущего у тропинки. На таком дереве, — он слыхал от Бахвы, — повесился Иуда. Чичико почему-то стало нехорошо, когда он это припомнил, но прозелень вокруг переливалась неземным светом и нежные фиалки усеивали чистую лужайку. Интересно, дома ли Жужуна? Как она его примет? Время ли думать о когда-то свершившихся глупостях! Главное тот миг, которым ты живешь сейчас, а все остальное дребедень! Может, именно теперь необходимо, нужно прийти к Жужуне, хотя такой поступок все еще не кажется ему достойным. Однако сколько раз бывало, что кто-то делает человеку добро, а оно оборачивается злом. Бедняга Лука, дядя Бучунии, веселый, острый на язык человек, он так любил вино, выпивал ежедневно. И вот однажды жена, желавшая Луке добра, подсыпала ему какого-то зелья, от которого, по словам знахарки, он должен был отвратиться от вина. Несчастный отравился и умер. Так доброе намерение жены было обращено во зло: не лучше, чтобы Лука остался жить и по-старому выпивал? Ладно, бог с ним, с Лукой!
Передохнув, Чичико направился прямо к дому Бучунии. Он старался ни о чем не думать, чтобы сомнения снова не одолели его. Вокруг — ни души. Только слышатся бесконечные птичьи трели. Он развязно пнул ногой калитку — чего стесняться, все равно хозяина нет дома. Не знакомое ему раньше опьянение придавало силы, опьянение насильника, опьянение, делавшее его наглым и лихим, вызывающее свирепость, бог знает против кого направленную. Перед домом цвели тюльпаны. Дворик был ухожен и чист. Чичико прошел мимо балкона и заглянул в окно. Посреди комнаты стоит стол, накрытый скатертью. На стене висит увеличенная фотография родителей Бучунии. Птицы не переставали петь. Чичико обошел дом. На проволоке было развешано белье: женские трусики, мужские рубахи и подштанники. Чичико зачем-то подтянул сапоги, шагнул и нечаянно сбил табуретку.
— Кто там? — послышался из комнаты женский голос.
Чичико выпрямился. Из дому вышла Жужуна и удивленно уставилась на Чичико. Руки в мыльной пене. Потное лицо. Промокший передник. Запах стирки. Она вытерла руки передником.
— В чем дело, Чичико? — почему-то встревожилась она. И именно этот встревоженный возглас снова зажег в Чичико ту страсть, которая чуть было не погасла от запаха мыла и одного вида потного лица Жужуны.
— Хочу что-то сказать тебе, — бессмысленно засмеялся Чичико и схватил ее за руку.
— Пошел прочь! — нахмурившись, отбросила его руку Жужуна. — Ты что, спятил?
Чичико пошатнулся.
— Чего ты дурака валяешь! Что я, тебя не трогал, что ли?
— Кого трогал, того и трогай! Убирайся вон!
Чичико удивился. Он совсем не ожидал такого оборота. На мгновение в душе что-то шевельнулось, то ли совесть, то ли что-то другое, похожее на нее, и его потянуло уйти. Но он тут же представил, каково ему станет, ему, ушедшему ни с чем. Он вдруг кинулся к женщине, обхватил ее за талию, но получил быструю оплеуху. Уламывая женщину, Чичико совершенно забыл, чего он хотел, к чему стремился. Голова гудела от ее ударов, кровь текла из носу, он размахивал руками и безжалостно избивал рыдающую женщину. Зачем, для чего? Он не понимал. Что-то злило его, с чем-то сражался он, готовый убить, уничтожить, вырвать что-то из сердца, и неистово махал кулаками, пока не задохнулся. Опершись о столб, он вытер руками нос. Голова кружилась, в глазах темнело. Рыдающая Жужуна валялась у плетня и шипела, как змея:
