Стальная дверь распахнулась в адски черную тьму.
* * *
Кэшин щелкнул выключателями.
Стены выкрашены белой краской, на полу ковер, окон нет. Воздух несвежий, затхлый. У одной стены — тонконогий стол, на нем компьютер с плоским монитором, принтер, сканер. Тут же серый металлический шкаф для документов и дюжина расположенных в три ряда металлических полок, наподобие тех, что продаются в любом компьютерном магазине. Все было в идеальном порядке: четыре полки заняты видеокассетами, четыре других — компакт-дисками и DVD, на оставшихся лежат папки, книги, журналы.
Напротив двери стояла двуспальная кровать под атласным фиолетовым покрывалом, с огромными ярко-красными подушками, тут же на столике с ножками — широкоэкранный телевизор, видео— и DVD-плееры, рядом возвышался штатив. По стенам висели постеры с мускулистыми полуобнаженными атлетами, культуристами, боксерами, пловцами.
Дав открыл дверцы шкафа.
— Профессиональная цифровая камера, цифровая видеокамера… — Он закрыл шкаф, подошел к компьютеру, сел, нажал кнопку на системном блоке. — Понимаешь, что к чему?
Кэшин не ответил. Он взял пульт дистанционного управления, включил телевизор, убрал звук, нажал несколько кнопок.
На экране появилось изображение.
Сначала что-то непонятное, вроде овоща с гладкой кожицей, может баклажана, — камера двигалась. Потом какая-то дыра, отверстие… Нет, не овощ.
Камера отъехала.
Лицо, молодое, даже мальчишечье. Рот приоткрыт, виднеются верхние зубы. В глазах застыл ужас.
— Ты только взгляни на эту мерзость, — сказал Дав. Кэшин смотрел с минуту-другую, затем нажал на «стоп».
— Лет двенадцать, не больше, — заметил Дав.
— Я домой, — сказал Кэшин.
Уже выходя, он заметил на столе рядом с компьютером две белые кружки в желтых пятнах. Из одной свисала нитка с этикеткой чайного пакетика.
— Чаи гоняли, — сказал Кэшин.
Дав обернулся.
— Похоже, один любил покрепче, — заметил он.
В машине Кэшин рассказал обо всем Виллани.
— Ничего удивительного, — отозвался тот. — У Полларда была судимость за баловство с малолетками. Вернее, две, но первый раз дали условно. А во второй раз отсидел полгода. А что там еще, кроме детской порнухи?
— Всякие банковские бумаги, счета.
— Ну вот что тебе дома не сиделось? Разгреб все это дерьмо, так теперь и работать некому.
— Да, я тоже об этом подумал.
— В общем, захочешь спать — мой дом в твоем распоряжении. Никого не будет, кроме меня, да и то редко. Ты спишь хоть иногда?
— Не перекладывай на меня свои проблемы, приятель. Может, еще того вина?
— Можно.
Перед сном Кэшину вспомнились мерзкая комната и две кружки в веселых пятнышках. Он опустил голову на подушку и мерно задышал.
* * *
Дожидаясь его, Дав читал «Вестник». Он сложил газету, кинул ее на заднее сиденье и сказал:
— Рад быть твоим шофером. Тут у меня новости про часы Бургойна.
— Небось прибыли с почтовым голубем, новости-то? — поинтересовался Кэшин.
Дав спокойно ответил:
— Бургойн купил свой «Брейтлинг» в магазине Коццена на Коллинз-стрит в восемьдесят четвертом году. А шесть лет тому назад обзавелся еще одним.
Кэрол Гериг описала ему часы. Девочка с пирса, Сьюзи, назвала только марку. Да еще ошиблась, сказала «Бретлинг». Ну почему он не спросил ее, что это были за часы? Синго сейчас закрыл бы глаза и укоризненно покачал головой: «Как это — не спросил? Знаешь, на твоем могильном камне, пожалуй, так и надо написать: "Не спросил"».
Владелец ломбарда в Сиднее рассказал, какие часы принесли ему в тот день мальчишки? Записал ли его рассказ полицейский? У тех, кто работает в ломбардах, глаз наметанный, они быстро прикидывают, что сколько стоит, — такая незавидная работа.
— В магазине часы опишут? — спросил Кэшин.
— Скорее всего, но вообще-то не спросил.
— Хочешь, это напишут на твоем… — начал было Кэшин и осекся.
— Что-что?
— Да так… Нашел мисс Бургойн?
— Она будет ждать тебя в галерее в половине одиннадцатого. Там наверху есть кафе. Она член совета директоров этой галереи. Тот же ломбард, только для картин.
— Это ты сам придумал?
— Почерпнул из сегодняшнего «Финансового обозрения».
— А я вот сегодня еще ничего не читал, кроме надписи на коробке с хлопьями. Ты смотри, какая разносторонняя: и в праве разбирается, и в картинах, и в политике…
