Спереди все было открыто. Кэшин чувствовал, как его шею овевает западный ветер, задувает в жерло печи и воет тем самым странным звуком. Это и была печь, в которой Бургойн обжигал свои вазы.
Почерневшие кирпичи лежали аккуратной стопкой у дверцы. Он нагнулся и заглянул внутрь: за прокопченным входом было три яруса, нечто вроде широкого алтаря. Сильно пахло чем-то жженым, химическим.
Ветер с моря задувал прямо в жерло печи, как дыхание музыканта в духовой инструмент. Интересно, по ночам она тоже пылала? Гудел огонь, топка светилась белым светом. Чтобы печь не остывала, в нее время от времени надо было подкидывать дрова.
Внезапно Кэшину захотелось уйти с этой полянки, где печально гудел ветер и пахло мертвой древесиной. Он вдруг заметил, что дует ледяной ветер, ощутил мелкие дождевые капли на лице. Пройдя вниз, через рощу, он вернулся к усадьбе, еще раз обогнул дом, прикидывая, как можно подойти к зданию в темноте и где можно пробраться внутрь.
В северо-западной стене была дверь — наполовину стеклянная, разделенная переплетом на четыре части. За ней открывалась небольшая комната с кафельным полом, скамейками по стенам, пальто и шляпами на вешалках.
Кэшин обернулся. Обширный сад тянулся метров на двести, до самого штакетника, а за ним начинался выгон, стояли деревья, поблескивала вода.
Наверное, было так: безбашенные, обкуренные мальчишки проезжали мимо и кому-то при виде ворот и солидной латунной таблички взбрела в голову дурная мысль. Как будто кто-то шепнул в ухо или написал огненными буквами: «ЗДЕСЬ ЖИВУТ БОГАТЫЕ».
Проезжали мимо? А куда? Если возвращаться в Даунт после рыбалки и пьянки на пляже, то, конечно, удобнее ехать этой дорогой — меньший риск встретить патруль, чем на главной трассе.
Как же они это сделали? Припарковались где-нибудь на шоссе, перелезли через забор, забрались в дом? Почти километр по темноте, через выгон, в открытые ворота? Нет, вряд ли.
Скорее всего, они оставили машину у ворот, прошли в темноте по дорожке; фонари не горели, огромные тополя, еще покрытые листвой, заслоняли лунный свет.
Стоя в темноте, в самом конце дорожки, они смотрели на дом. Горел там свет или нет? Спальня Бургойна находится с обратной стороны дома. Он еще не ложился. Где же он был? В кабинете? Они обошли кругом, заметили свет в кабинете и спальне? Если так, они должны были сообразить, что залезать в дом нужно как можно дальше отсюда.
Воры не забираются в жилые дома, где горит свет, — ведь у хозяина может оказаться оружие.
Дальше. Чем они били Бургойна? Принесли что-то с собой, а потом забрали? Было проведено вскрытие, патологоанатомы сделали некие выводы, но все, что в результате можно было сказать, это что Бургойна ударили прямоугольным или круглым предметом размером больше биты для гольфа.
Раздался звук шагов. Дверь застекленной террасы открылась, и вышла Эрика Бургойн. На ней было что-то мягкое даже на вид, в разных оттенках серого, и сегодня она выглядела моложе — могла бы сойти и за тридцатилетнюю.
— В чем дело? — спросила она.
— Так, заглянул еще раз, — ответил Кэшин. — Примите искренние соболезнования.
— Спасибо, — поблагодарила Эрика. — Но какой смысл заглядывать теперь?
— Дело пока открыто.
За ее спиной показался рано поседевший мужчина, выше среднего роста, загорелый, в темном костюме, светлой рубашке и синем галстуке.
— Что у вас тут? — осведомился он.
— Это детектив Кэшин, — представила Джо Эрика. Мужчина прошел вперед, протянул руку.
— Адриан Файф.
Когда Кэшин почувствовал его твердое рукопожатие, рукопожатие настоящего мужчины, ему сразу стало противно и он поспешил убрать свою руку. Перед ним стоял Адриан Файф, ответственный застройщик, намеревавшийся построить курорт в устье Каменного ручья. Кэшин вспомнил гневную тираду Сесиль Аддисон тогда, утром, у газетного киоска: «Эта сволочь молчит о том, что без подъезда к устью Каменного ручья покупать там участок бессмысленно! А подъезд возможен только со стороны заповедника или через лагерь».
— Его ведь посадили бы, да? — спросила Эрика. — Донни Култера, я имею в виду.
— Не обязательно, — ответил Кэшин.
