— Луиза Картер, — представил ее Уотерсон. — А это детективы Кэшин и Дав. Садитесь, джентльмены.
Они сели, и Картер по очереди взглянула на обоих.
— Наша школа строго охраняет личную жизнь тех, кто здесь учится и работает, — произнесла она. На вид ей было лет пятьдесят, лицо длинное, кожа вокруг глаз подтянута, отчего их выражение казалось слегка испуганным. — Мы отвечаем на подобные запросы, только если они делаются всей семьей или каким-либо членом семьи, и более того — если это лицо имеет право делать запрос. Но даже в таких случаях мы оставляем право принимать окончательное решение за собой.
— По бумажке говорите, — сказал Дав. — Я видел: вы смотрели в листок.
Она и бровью не повела.
— Та семья, которая нас интересует, оказалась по уши в дерьме, — сказал Кэшин. — Быстрее скажите «да» или «нет». Нам, знаете ли, некогда.
Картер пожевала губами.
— Не надо запугивать школу Святого Павла, детектив! Видимо, вы не понимаете, какое положение мы занимаем в городе.
— Меня это мало волнует. Через час мы вернемся и прочешем здесь каждый сантиметр, вы уж мне поверьте.
Она смотрела перед собой не мигая.
— Что вы хотите узнать об этих учащихся?
— Почему Джейми Бургойна вышибли из пансиона? Как звали его друга и почему отчислили его?
Она покачала головой:
— Невозможно. Поймите, у семьи Бургойнов давние и прочные связи со школой. Простите, но мы не…
— Не расслабляйтесь, — почти ласково сказал Кэшин. — Мы скоро вернемся. А вы пока что губы подкрасьте — для телевидения.
Кэшин и Дав поднялись со своих мест.
— Постойте, — сказал Уотерсон и тоже встал. — Мы, наверное, сможем удовлетворить вашу просьбу.
Он вышел из кабинета, а за ним, стуча каблуками, вышла и Луиза Картер. Из-за двери было слышно, как они быстро о чем-то переговорили, затем она вернулась и встала у окна. Потом села на свое место, прокашлялась и спросила:
— Я вас обоих, случайно, не могла видеть по телевизору?
На противоположной стене висела картина, состоявшая сплошь из серо-коричневых вертикальных полос, и Кэшин внимательно разглядывал ее. Почему-то она напоминала ему джемпер, который связала для Берна одна дальняя родственница.
Когда-то ему хотелось, чтобы эта женщина была о нем хорошего мнения.
— Может, вы видели меня, — сказал Дав. — Я ведь работаю под прикрытием. Бороду иногда отпускаю.
Вошел Уотерсон. Он положил на стол две желтые папки и сел.
— Я готов рассказать вам обо всем, — деловито произнес он. — Можете перебивать меня, не стесняйтесь.
Женщина начала:
— Дэвид, мы можем…
— Джеймс Бургойн и мальчик по имени Джастин Фишер учились в одном классе и в интернате тоже жили вместе, — перебил ее Уотерсон. Он посмотрел на женщину, на Кэшина и продолжил: — Думаю, имею право заявить, что лично я считал Джеймса крайне трудным молодым человеком. А Джастин Фишер вообще был самым опасным учеником за все тридцать шесть лет, которые я работаю в образовании.
Картер подалась вперед:
— Дэвид, такая откровенность просто неуместна. Можно мне…
— А в чем дело? — спросил Кэшин.
— Помимо прочего их подозревали в организации двух поджогов — на складе спортивного оборудования и в здании интерната.
— Дэвид, пожалуйста…
— Дело-то уголовное, — заметил Кэшин.
— Ну конечно, мы обратились в полицию, — подхватил Уотерсон, — но о своих подозрениях не рассказывали, и дело окончилось ничем. Но мы попросили отчима Джеймса забрать мальчика из интерната, чтобы разделить эту пару.
Женщина подняла руки:
— Ну, может быть, на этом…
— Сейчас я понимаю, — продолжил Уотерсон, — что надо было, конечно, все рассказать полицейским и исключить обоих. Именно в таком порядке.
Женщина нервно произнесла:
— Дэвид, я настаиваю, что надо посоветоваться с директором!
Уотерсон даже не взглянул на нее, но с Кэшина просто не сводил глаз.
— Луиза, — сказал он, — директор в смысле морали — настоящий Пол Пот. Давай не будем сейчас усугублять наших тогдашних кошмарных ошибок.
В глазах загорелого заместителя директора Кэшин заметил то же выражение облегчения, какое он видел у признававшихся в убийстве.
— Продолжайте, — попросил он, почувствовав, как в голове что-то затикало.
— После того как Бургойн покинул интернат, — продолжал Уотерсон, — было зарегистрировано еще несколько поджогов живой изгороди, сейчас уже не помню, три или четыре. Потом в Прахране двое подростков увели мальчика лет семи-восьми в тихое место и учинили над ним пытку. Другого слова подобрать не могу. Его не изуродовали, все кончилось очень быстро, но все же это было издевательство, настоящий садизм. Один наш ученик потом рассказал, что видел Бургойна и Фишера неподалеку как раз в то время.
