Мысль о том, что он сердится, стала невыносимой, и девушка страстно заговорила:
— Пожалуйста… простите меня… мне жаль… очень жаль, если я сделала что-нибудь не так, но я не могла… быть у вас… в долгу и не попытаться вернуть… все те… деньги. Ведь это… ваши деньги… я так… глупо… отдала… и я ничего не могла… поделать, кроме как попытаться быть… честной с вами.
— Вы не должны мне никаких денег.
— Н-но… тысяча фунтов!
Граф досадливо фыркнул.
— Если бы вы только немного подождали, вместо того чтобы так нелепо срываться, вы бы узнали, что облигации вашего отца нашлись и что на самом деле вы давали не мои деньги викарию церкви Святого Иакова, но ваши собственные!
— Они… они нашлись? — почти бессвязно пробормотала Орлена.
— Может, хоть это научит вас не читать чужие письма, — укоризненно ответил граф.
— Но… как? Как их могли сразу не заметить? — спросила девушка.
— Ваш отец по какой-то неизвестной причине забрал их из банка и положил в потайной шкаф в своей спальне.
— Н-но их там не было… Я уверена, их там не было! — воскликнула Орлена.
— Вы просто не знали, что в этом шкафу есть фальшивая панель, за которой находится еще один тайник. Думаю, первоначально это было убежище священника, и эта тайна передавалась от отца к сыну. Вот почему вам о нем не было известно.
— Значит… Терри знал? — слабо спросила девушка.
— Да, Терри знал, — подтвердил граф. — Когда я рассказал ему, что случилось, он посоветовал мистеру Торогуду заглянуть в тайник за шкафом, там и нашлись облигации.
— О, я рада, я так рада за Терри! — Орлена испустила глубокий вдох облегчения. — Выходит, я… все-таки… ничего вам не… должна.
— Нет, вы мне должны очень много! — сурово произнес граф.
Девушка посмотрела на него с удивлением.
— Н-но… как?..
— Вы должны мне за все, что я испытал, когда думал, что потерял вас. И вам придется за это заплатить.
— Боюсь… я… я не… понимаю, — нерешительно проговорила Орлена. Но сердце ее лихорадочно забилось, и что-то странное случилось с горлом, отчего стало трудно говорить.
— Как вы посмели заставить меня так страдать? — спросил граф.
Теперь гнев в его голосе слился со странной музыкой, которая заиграла в ее сердце.
Граф притянул ее еще ближе. Затем его губы коснулись ее губ, и сбылось то, чего девушка страстно желала и о чем молилась с тех пор, как он впервые поцеловал ее.
Она вновь ощутила весь тот восторг, что познала в саду, но теперь в прикосновении его губ появилось что-то более глубокое, более чудесное. Словно раньше граф подвел ее к самым вратам рая, а теперь они были открыты и он ввел ее внутрь.
Все вокруг было залито золотым сиянием, которое казалось почти невыносимым, и играла божественная музыка, соединившая их неким неописуемым образом.
Ее губы были мягкими и беззащитными, и Орлене почудилось, будто через них граф вбирает в себя не только ее сердце, но и душу, и ум, и она перестает быть собой и становится частью его.
Ощущение было настолько острым, настолько прекрасным и восхитительным, что девушка не могла больше ни дышать, ни думать, а только лишь трепетать от тысячи невыразимых чудес.
Затем граф поднял голову.
— Моя дорогая, моя глупая, нелепая, дорогая малышка! Как я мог тебя потерять? Как ты могла меня оставить?
— Я… люблю тебя!
Даже самой Орлене показалось, что ее слова пришли очень издалека, но не было никаких других слов, ничего в целом мире, кроме «люблю».
Граф смотрел на нее с минуту, а потом снова поцеловал — он целовал ее медленно, властно и страстно, заставляя все ее тело дрожать и тянуться к нему.
Экипаж казался полным звезд, ослепительных и чудесных.
Только когда лошади остановились перед Алверстон-хаусом, граф разомкнул объятия, и медленно, с невероятным усилием, они слегка отодвинулись друг от друга.
Лакей открыл дверцу.
Граф вышел первым, помог сойти Орлене и, словно защищая, обнял ее одной рукой, подталкивая к парадной двери.
Дворецкий уже ждал в холле.
— Вы нашли мисс Орлену, милорд! Это хорошая новость — очень хорошая!
— Да, я нашел ее, Бейтсон, но мы только что пережили очень неприятное происшествие и хотели бы чего-нибудь съесть и выпить.
— В библиотеке есть сандвичи, милорд.
