– Меня попросили объяснить Эпонине, – проговорила Элли, – что агент может вызвать некоторые побочные явления. Они не знали, какие именно, поскольку ни разу не воздействовали на человеческий организм; впрочем, в соответствии с их «моделями», следовало ожидать тошноту и головные боли.
– Насчет тошноты они не ошиблись, – промолвила Эпонина. – Дня два все съеденное вылетало из моего организма через каждые три-четыре часа. А потом Синий Доктор, Арчи и остальные пауки собрались возле моей постели и сказали мне, что я здорова.
– Чтооо? – протянул Ричард, снова вскакивая на ноги.
– О Эпонина! – воскликнула Николь. – Я так рада! – Она встала и обняла подругу.
– И ты _веришь_ в это? – спросил Ричард. – Веришь в то, что октопаукам-врачам, быть может, даже не понимающим, как работает человеческий организм, за несколько дней удалось добиться успеха, которого блестящий врач, твой собственный зять, вместе со своими сотрудниками не мог достичь за четыре года?
– А почему бы и нет, Ричард? Если бы это сделал Орел в Узле, ты не стал бы протестовать. Разве октопауки не могут знать биологию лучше нас? Ты ведь уже видел здесь столько всего...
– Ну хорошо, – проговорил Ричард. Несколько раз качнув головой, он обернулся к Эпонине. – Прости, только не мог я... Что ж, поздравляю. Я тоже рад. – И неловко обнял Эпонину.
Пока они разговаривали, кто-то бесшумно оставил свежие овощи и воду возле их двери. Николь увидела продукты, предназначенные для пира, когда направилась к ванной.
– Ты пережила удивительные события, – сказала она Эпонине, возвратившись в общую комнату.
– Не то слово, – Эпонина улыбнулась. – Хотя я не сомневаюсь в том, что здорова, просто жду не дождусь, пока вы с доктором Тернером не подтвердите это.
После долгого обеда Ричард и Николь ощутили изрядную усталость. Элли рассказала родителям, что хотела бы переговорить с ними и о прочих вещах, но эти дела могут подождать, пока Ричард и Николь не выспятся.
– Теперь мне хотелось бы вспомнить подробнее о пребывании среди октопауков, пока мы летели к Узлу, – проговорил Ричард, когда они с Николь улеглись в большую постель, устроенную для них хозяевами. – Быть может, тогда я смогу лучше понять собственное отношение к истории Эпонины и Элли.
– Ты сомневаешься в том, что она выздоровела? – спросила Николь.
– Не знаю, – ответил Ричард. – Признаюсь честно – я озадачен разницей в поведении этих октопауков и тех, кто исследовал меня тогда... Не могу поверить, что октопауки, обитавшие на Раме II, стали бы спасать меня от прожорливого растения.
– Возможно, октопауки на все реагируют по-разному. Ведь то же самое можно сказать и о нас, людях. По сути дела, это верно в отношении всех развитых млекопитающих Земли. Должно быть, октопауки не слишком отличаются от нас.
– Понимаю... ты хочешь намекнуть, что я становлюсь ксенофобом. Но мне трудно принять октопауков такими. Чересчур уж они хорошие, чтобы в это можно было поверить. Скажи как биолог, что им нужно от нас за хорошее отношение?
– Папа, язык их настолько интересен, – говорила Элли, когда Николь наконец стряхнула с себя сон, проспав одиннадцать часов. Ричард и Элли уже завтракали. – Он в высшей степени математический. Вообще они используют шестьдесят четыре цвета, но лишь пятьдесят один выполняет алфавитные функции. Остальные тринадцать являются определителями, показывают времена, даже сравнительные и превосходные степени. Весьма элегантный язык.
– Не могу представить себе _элегантный_ язык... Впрочем, у нас в семье лингвист не я, а твоя мама, – ответил Ричард. – Я лично выучился читать по-немецки, однако разговаривал с большим трудом.
– Всем доброе утро, – сказала Николь, потягиваясь в постели. – Что у нас на завтрак?
– Какие-то совершенно новые овощи... может быть, и фрукты поскольку в нашем мире им эквивалента нет. Почти все, что едят октопауки, нам, вероятно, следует называть растениями, так как они получают свою энергию из света. Из тех продуктов, которые употребляют октопауки, лишь черви черпают энергию не из фотонов.
– Словом, все растения в полях, по которым мы проходили, используют какую-то разновидность фотосинтеза?
