Арчи сделал паузу. Николь собралась. Ей было сложно даже на миг выбросить Кэти из своей памяти, но она понимала, что придется сконцентрироваться целиком на том, что Арчи намеревается ей сообщить. Члены ее группы будут рассчитывать на пространные объяснения по этому поводу.
– Боюсь, – продолжил Арчи несколько мгновений спустя, – что в ближайшем будущем никому из вас нельзя будет отправиться туда. Я не могу рассказать вам больше, чем разрешила Верховный Оптимизатор на собрании старшего персонала. Ваша просьба отклонена как представляющая угрозу для нашей безопасности.
Николь была ошеломлена, подобной новости она не ожидала, во всяком случае, теперь. А она-то говорила всем: не сомневайтесь – отпустят...
– Итак, Макс прав, – Николь пыталась сдержать готовые пролиться слезы. – Мы – ваши пленники.
– Вы можете самостоятельно интерпретировать наше решение. Но должен отметить, что, насколько я понимаю ваш язык, термин «узник», которым часто пользуется Макс, в данном случае не применим.
– Тогда представь мне _более подходящее_ слово и некоторые объяснения, – разгневанная Николь поднялась из кресла. – Ты же знаешь, что скажут другие...
– Не могу. Я уже передал все, что мне было поручено.
Николь зашагала вокруг комнаты, гнев сменялся унынием. Она знала, как поступит Макс. Все здорово рассердятся. Даже Ричард и Патрик будут корить ее за ошибку. «Но почему октопауки не хотят мотивировать свое решение? подумала она. – Это не похоже на них». Ощутив легкий укол в груди, Николь опустилась в кресло.
– И что же еще ты хочешь сказать мне? – наконец промолвила Николь.
– Я сам работал вместе с видеоинженерами, чтобы подготовить ленту, к которой тебе предоставили доступ... И судя по тому, что я знаю о человеческих существах вообще и о тебе лично, могу сказать: просмотр всего материала лишь крайне огорчит тебя... Лучше его не смотреть.
Арчи весьма тщательно подобрал слова; потому что хорошо понимал, как важны эти снимки для Николь. Смысл его слов был ясен. «То, что я увижу, заставит меня горевать, – подумала она. – Но какой выбор у меня остается? Не знать ничего или горевать. Выбираю горе».
Николь поблагодарила Арчи за беспокойство и объяснила октопауку, что все равно хочет ознакомиться с лентами. Арчи подвинул кресло, в котором она сидела, поближе к столу. Потом показал Николь, как включать запись. Временной код был переведен октопауками в человеческие цифры – в число дней, предшествующих настоящему; просматривать изображение можно было на четырех скоростях, покрывающих четыре восьмеричных порядка величины: от одной восьмой истинного времени до скорости, в шестьдесят четыре раза превосходящей нормальную.
– Это почти полные данные о Кэти за последние шесть месяцев вашего времени, – проговорил Арчи. Мы обычно обрабатываем и фильтруем старые данные в зависимости от их значения. Подробный архив дополнит основные события последних двух лет, но там сведений достаточно мало.
Николь потянулась к пульту. Вызывая недавние, самые свежие данные, увидела на экране лицо Кэти и ощутила, как Арчи прикасается к плечу.
– Ты можешь провести за этой машиной весь остаток дня, – сказал октопаук, когда она обернулась. – Поскольку объем данных огромен, лучше-начни с больших скоростей, чтобы обнаружить интересные события.
Николь глубоко вздохнула и вернулась назад к экрану.
Ей казалось, что она не может больше плакать. Глаза ее распухли и едва не закрывались от постоянного потока слез. Николь уже с полдюжины раз видела, как Кэти впрыскивает себе наркотик кокомо, но каждый раз, когда перед ней вновь появлялась дочь с резиновым жгутом на предплечье, втыкающая иглу в надувшуюся вену, горькие слезы катились из ее глаз.
То, что Николь увидела за последние десять часов, было настолько отвратительно... она не могла и представить ничего подобного. Николь почувствовала себя совершенно разбитой. Хотя звука не было, она без труда поняла, чем занималась Кэти. Ее дочь безнадежно пристрастилась к наркотикам. По крайней мере четыре раза в день или даже чаще, если были какие-то неудачи, Кэти удалялась в свою модную комнатку – одна или с друзьями – и обращалась к услугам элегантного набора для впрыскивания, который держала в большой запертой шкатулке.
