Когда я ухожу за кулисы, мама дергает меня за руку.
– Что это было?
Но я не успеваю ответить, потому что она уже спешит объявить следующую конкурсантку.
– Ну что же, сюрприз так сюрприз, не правда ли?.. – Ее голос звенит как колокольчик.
По дороге в гримерку я сталкиваюсь с Кэлли.
– Ты ведь понимаешь, что тебя дисквалифицируют за исполнение несогласованного номера? – ехидно спрашивает она.
– Оно того стоило, – говорю я, не замедляя шага.
В гримерке я падаю на стул рядом с Эллен. У нас есть немного времени до конца шоу талантов. Направляясь к выходу, Ханна проходит мимо меня и молча поднимает руку ладонью вверх. Я даю ей пять.
Между шоу талантов и выходом в вечерних платьях есть небольшой перерыв. Я помогаю Эллен одеться – она выбрала коралловое платье с лямкой на шее, украшенное стразами. А Эл снова сооружает у меня на голове высокую прическу (шапочка и парик сделали свое черное дело, и волосы у меня теперь в жутком беспорядке).
Миссис Клоусон заглядывает в гримерку.
– Пока все отлично, дамы. Десять минут! Да, и, Уиллоудин, с тобой хочет поговорить мама.
Мои щеки заливаются краской. Когда я иду за миссис Клоусон в мамину личную гримерку, несколько девушек издают дружное «у-у-у».
Я стучу в дверь, но не успеваю даже отнять кулак, как мама широко ее распахивает.
Она качает головой.
– Так я и знала, что ты выкинешь что-нибудь эдакое.
– Нет, мам, я ничего такого не планировала. Ну, во всяком случае, до вчерашнего вечера.
Она прижимает к груди расстегнутое платье Мисс Люпин.
– Ты дисквалифицирована. Мы не можем разрешить тебе участвовать в финале. Это будет несправедливо.
– Но я ведь все равно не выиграю, – замечаю я. – Почему мне нельзя просто пройтись по сцене?
– Ты нарушила правила, а за это я бы дисквалифицировала любую участницу. Прости, но на этом все.
Я понимаю, что это глупо. Это ерунда. Но часть меня никак не может смириться с тем, что я не попаду в финал. Особенно после всего произошедшего и именно сейчас, когда до завершения конкурса осталось меньше часа.
Я не удивлена. Во всяком случае, не должна удивляться. Я знала, что моя выходка грозит дисквалификацией, но почему-то думала, что мама сжалится надо мной.
Она оборачивается.
– Застегнешь меня?
Ткань натягивается не так сильно, как в прошлый раз, но все равно…
– Мам, прости, но на этом все, – говорю я решительно. Остается добрый десяток сантиметров, и я могу тянуть сколько угодно, но «собачка» не двигается, и с этим ничего не поделать.
Мама резко поворачивается и через плечо смотрит в зеркало.
– Это невозможно… Нет, нет… Я примеряла его на этой неделе. Я занималась пилатэсом и на велотренажерах.
Я понимаю, что она в шаге от нервного срыва. А если сорвется мама, весь конкурс полетит в тартарары.
– Так, – говорю я. – Послушай, сейчас мы все исправим.
– Две минуты! – кричит миссис Клоусон за дверью.
Мамины виски покрываются испариной.
– Стой здесь. – Я выбегаю из гримерки, со скоростью кометы пролетаю за сценой и вламываюсь в мастерскую, где готовят декорации.
Пилы. Дрели. Гвозди. Молотки. Сверла. Стремянки. Отвертки. Щипцы. Я набираю полные руки инструментов – сгребаю все, что выглядит хоть сколько-нибудь полезным.
Когда я возвращаюсь в гримерку, мама уже на грани истерики.
– Пышечка, я должна влезть в это платье! Я надеваю его каждый год с тех пор, как стала королевой красоты. Все ждут, что я снова буду в нем. Это традиция!
– Повернись! – Я бросаю все принесенное на столик.
– Будет заметно! – Она вот-вот разрыдается.
– Нет, – говорю я. – Нет. Никаких слез. Ты не влезешь в это платье, ясно? Это невозможно. – (Она тоненько подвывает.) – Но со стороны будет казаться, что влезла.
Я хватаю два огромных металлических зажима: я видела, как техники цепляют их на шорты, как парикмахеры – заколки. Их используют для самых разных целей, например чтобы подхватить провода или скрепить дощечки при поклейке.
– Мам, слушай внимательно. Поворачиваться тебе нельзя, ясно? Ты должна стоять на месте.
Она кивает. С помощью двух зажимов я прикрепляю половинки расстегнутого платья к маминому лифчику без бретелек и слышу, как она дышит ровнее, потому что видит перемену в зеркале.
