Но с приобщением к единой вере дух единства в фиас не вернулся. Богатые фиасоты и часть рабов, поддавшись проповедям Игнатия о непротивлении злу, настроились примиренчески по отношению к боспорскому царю. Для них всякая власть была от бога, и восстание потеряло смысл. Негласным вождем этой партии стал диадох Агесилай, некогда верный друг и единомышленник Диона. Он держал в своих руках промысел и обработку танаисского осетра, который поставлялся к столу боспорского царя и вывозился в города южного берега Понта. Доходы от этого он имел немалые и вовсе не собирался их терять. Агесилай не прочь был бы избавиться от посредничества пантикапейских перекупщиков рыбы, чтобы еще более усилился поток статеров в его карман. Но отделить Танаис от царства?! Это же война! Выиграешь ли еще от нее что-нибудь, а потерять можно все. И диадоху, которого сперва увлекла идея Диона о самостоятельности Танаиса, теперь при одном упоминании о ней начинали мерещиться отряды царских лучников, подступающие к стенам Танаиса, пожары, зловещий свист каменных ядер, выбрасываемых баллистами. Проповеди Игнатия нашли в душе диадоха благодатную почву, и Агесилай исподволь стал сколачивать группу противников решительных действий.
Примиренцам противостояла немногочисленная группа по-прежнему воинственно настроенной молодежи во главе с Дионом и его сыном Аполлонием. Молодых фиасотов из незнатных родов решительно поддерживали рабы, недавно расставшиеся с волей: в борьбе с боспорским царем им виделся залог освобождения.
С принятием христианства сомнения не оставили Диона. Упрямый бес сопротивления яростно нашептывал ему, что не так уж все истинно в новом учении, раз в нем находят удовлетворение люди разных характеров: робкие и трусы довольствуются словами о блаженстве миротворцев; люди решительные радуются мечу, который принес в этот мир Христос. Единого пути к достижению царства божьего не было.
Обуреваемый сомнениями, Дион шел к святому старцу Игнатию, жившему теперь обособленно в доме эллинарха, превратив крохотную комнатку размером с конуру в келью отшельника. Проводя жизнь в постах и молитвах, он не вмешивался теперь в дела Дионовых соратников.
— Святой отец, — обращался Дион к старцу, — многое смущает мою душу. Помоги разрешить мои сомнения.
Выслушав исповедь, Игнатий просил бога отпустить грехи рабу божьему Диону. Слово «раб», сказанное в сочетании с его именем, коробило гордую душу эллинарха, но он усилием воли смирял себя.
— Мир приблизился к своему краю, — говорил между тем святой старец, — и хотя никто не знает точно дня второго пришествия Спасителя, приближение его может узреть мудрый. Познавшим Бога не следует бояться конца. Вы не во тьме, чтобы день застал вас, как воров, ибо все вы сыны света. Не спите, как прочие, бодрствуйте, трезвитесь, преклоняйте колена перед Иисусом. Спящие спят ночью, упивающиеся упиваются ночью же.
Сердце Диона в такие минуты становилось полем брани, и душа его дрожала, как сутужная нить для тетивы.
— Но как же тогда быть со словами Спасителя, сказавшего: «Не думайте, что я пришел принести мир на землю; не мир пришел я принести, но меч»?
— Не надо понимать Писание буквально. Иисус принес на землю меч святой веры, которым он заставит всех бесов и демонов склониться пред Отцом своим — Всевышним.
Еще более растревоженный и неудовлетворенный уходил Дион от Игнатия.
А раскол в фиасе углублялся. Противники стали посещать святилище раздельно. Примиренцы Агесилая даже агапы сумели превратить в тайные пирушки. Однажды после их посещения Дион нашел в святилище пустые эйнохои и горшки с остатками изысканных яств. Вот уж поистине «упивающиеся упиваются ночью»! И тогда Дион понял, что разрыв с Агесилаем и его людьми неизбежен. Последующие события ускорили его…
В далеком Пантикапее произошла смена царей. Пока царствовал старый Тиберий Ининфимей, наместником его в Танаисе был жрец Артемиды Хофразм, сын Форгабака, один из немногих танаитов, сподобившихся царского доверия. И хотя Хофразм был человеком проримских настроений, он не был врагом своей родины и своего народа. Но со смертью Ининфимея на боспорский трон сел его немощный наследник Рискупорид Пятый, а в Танаисе отошел от дел, вернувшись к обязанностям жреца, блистательный Хофразм. Теперь Рискупорид, «друг кесарей и римлян», в насмешку над гражданами Танаиса посылает пресбевтом
