Лучка склоняет головку набок и отвечает тоненьким, сюсюкающим голоском:
-- А вы бы сами шйи, Айександр Яковйевич!..
Бинский радостно смеётся и с высоты своих двенадцати вершков протягивает руку над головою Лучки, снимает с него капор и ласково гладит его по темени, потом опускает капор.
-- А где другой? -- говорю я озабоченно.
Мы обходим амбары и подходим к другому часовому. Мы знаем наперёд, что это старик Луковцев. Он нанимается стоять за других в очередь и не в очередь. Можно сказать, что это бессменный часовой всей колымской законности.
Вот он стоит на своём месте, в оленьем балахоне, с ружьём в руках.
-- Здравствуй, старик! -- приветствует его Бинский.
Но это другое лицо. Бинский делает шаг вперёд и сердито плюёт в сторону:
-- Тьфу, баба!
Это не старик, а старуха, старая Луковчиха. Бессменный часовой зашёл погреться домой, а вместо него под ружьё встала его верная супруга. Ибо казённый пост не должен остаться пустым ни одной минуты.
-- Тьфу, тьфу, тьфу, -- плюёт Бинский. -- Баба, баба, баба!..
-- Идём назад.
Мы повернули обратно. Бинский почему-то пылает гневом. Он останавливается посреди дороги и произносит грозные речи, авансом нарушает все статьи новейшего закона, 126 и 128 и 1, 2 и 3 пункты 129 статьи.
-- Где исправник? -- спрашивает он в заключение. -- Подать сюда исправника.
Никто не откликается.
-- Пойдём, поищем, -- предлагаю я скромно.
Здание полиции и вместе с тем квартира исправника находятся по ту сторону улицы, как раз против нашей избы. Там тоже, должно быть, идёт пир горой. Из труб выходит дым. И сквозь снежные льдины окон мерцает огонь, и перебегают смутные человеческие тени.
-- Идём туда!..
Ворота открыты настежь, во дворе люди. На ступеньке крыльца скорчился Сергушка, исправничий драбант, он что-то жуёт и вертит жестяную форму, должно быть, делает мороженое. Кухарка Палага перетряхает в решете мёрзлые ягоды со снегом.
И дверь открыта. Оттуда тянется струёю тонкий пар. Должно быть, внутри слишком жарко.
Мы входим в сени, потом в горницу.
Бинский щурится от света, но вопрошает по-прежнему грозно:
-- Где исправник?
-- Здравствуйте, -- отвечают нам хором двадцать голосов. -- Пожалуйте, гости дорогие.
Все встают с мест и обступают нас.
-- Мы послать хотели за вами, -- повторяют они наперерыв.
Бинский обводит их глазами, и лицо его смягчается. На кого тут сердиться? Всё это наши соседи, близкие знакомые.
Вот почтеннейший исправник Шпарзин, Владимир Петрович. В трезвом виде мухи не обидит. А в пьяном виде -- чистейший сахар и даже часто плачет от избытка чувств. Он подскочил к Бинскому и трясёт его за руку, и нос его лоснится от умиления.
Вот Ваньковский, помощник исправника. Его рыбная избушка стоит на заимке рядом с нашей, и во время промысла мы состязаемся, кто больше наловит. Вот отец Александр, милый священник. Он уже два раза горел от пьянства, но его оттирали снегом. Вот Сашка Судковский и вдова Елисанова, они живут в гражданской любви, и когда играют в карты с чужими людьми, подают друг другу сигналы пальцами. Высунут средний палец, и это значит туз козырей, а указательный -- король, а безымянный -- дама. Если их поймают, то слегка обругают, а игра продолжается дальше. Вот Соловьёв -- торговец; у него плоский череп и весёлые глазки, а вместо носа широкая чёрная дырка. И кажется, что сквозь эту дырку можно насыпать внутрь черепа мерку зерна или фунтов пять дроби. Он танцор и балагур, дамский любезник и душа общества. Вот две дамы, две попадьи, одна попадья -- Кириллиха, а другая -- Гаврилиха.
А вот девицы. Дука-Беленькая. О ней парни сложили игривую песню:
Ай, Дука, Дукашок,
Дука, сахарный душок.
Вот Монька, поповская дочь. О ней сложили иную песню, не сладкую, а терпкую как чёрная ягода сиха:
От солёной рыбы вонько,
У поповских дочи Монька.
Она ходит колесом,
Продаёт парням весом...
Вот Нимфодора, а прозвище такое, что и написать нельзя... Чичирка, Анюрка Чёрная...
Они обступили нас. Мы для них дорогие, желанные гости. Девицы льнут к Бинскому.
Закуска, спирт. Ужин, ещё спирт. Все наспиртовались...
Прекрасные глаза Бинского заволоклись лёгким туманом.
