Первой заботой брата и сестры было сходить в церковь в Якутск, чтобы возблагодарить Бога.
По пути им предстояло пройти мимо лачуги Долгорукова, но они как можно дальше отошли в сторону от дороги, чтобы избежать встречи со стариком.
Однако он стоял у окна, заметил их и подозвал к себе.
Молодые люди приблизились.
— Поскольку вам предоставляют свободу, в которой отказано мне, зайдите ко мне, молодые люди, и мы утешим друг друга мыслями о сходстве наших судеб и разговором о наших невзгодах.
Меншиков некоторое время колебался, принять ли это приглашение от своего врага, но, видя, как тот несчастен, произнес:
— Признаться, я хранил в сердце ненависть к тебе, но, увидев, сколь ты убог, не испытываю к тебе больше ничего, кроме жалости. Итак, я прощаю тебя, как простил тебя мой отец; и быть может, именно потому, что он принес в жертву Господу свои дурные чувства, мы обязаны милостью, какую оказала нам сегодня императрица.
— И какую же милость она вам оказала? — с любопытством спросил Долгоруков.
— Она призывает нас ко двору.
— Значит, вы возвращаетесь туда, — вздохнул Долгоруков.
— Да, и не порицай нас за то, что мы сейчас удалимся, чтобы нам не вменили в вину разговор с тобой.
— А когда вы уезжаете? — осведомился Долгоруков.
— Завтра.
— Стало быть, прощайте! — со вздохом произнес старик. — Поезжайте, но, отправляясь, забудьте, умоляю вас, обо всех поводах вражды, какую вы можете питать ко мне. Подумайте о несчастных, которых вы оставляете здесь и которых вы никогда больше не увидите: они лишены самого необходимого для жизни. О, я нисколько не преувеличиваю, говоря о нашей нищете, а если вы не доверяете моим словам, то взгляните на моего сына, мою дочь, мою сноху, распростертых на досках и настолько изнуренных болезнью, что у них едва хватает сил подняться. Проявите же еще раз жалость: не откажите им в утешении услышать от вас слова прощания.
Молодые люди вошли в лачугу и в самом деле увидели зрелище, от которого могло разорваться сердце.
Две молодые женщины и юноша, отнюдь не выскочки, как Меншиковы, а происходившие из старинного княжеского рода, потомки древних властителей России, лежали едва живые: женщины — на деревянных скамьях, юноша — на полу, устланном охапкой соломы.
Меншиков и его сестра посмотрели друг на друга и улыбнулись. Их сердца поняли друг друга.
— Послушайте, — произнес молодой Меншиков, — я не могу обещать, что выступлю при дворе вашим заступником, ибо мы сами еще не знаем, каково будет там наше положение. Но пока вот что мы можем сделать для облегчения вашей участи: у нас здесь просторный и удобный дом, большие запасы провизии, домашний скот и птичий двор. Все это нам прислали неведомые друзья. Примите же и вы все это так, как в свое время приняли мы, то есть как подарок, ниспосланный Провидением; примите все с той же радостью, с какой мы даем, и, покидая Сибирь, мы с сестрой будем горды сказать себе, что смогли чем-то помочь людям, которые еще несчастнее нас.
Долгоруков, на глазах которого появились слезы, взял руки девушки и поцеловал их. Больные приподнялись на постелях и благословили брата и сестру Меншиковых.
— Мы уезжаем завтра, — сказал молодой человек, — и потому не заставим вас долго ждать; завтра, с утра, вы сможете вступить во владение домом.
Все произошло именно так, как было сказано.
Утром, на рассвете, Меншиков и его сестра, оставив свой дом Долгорукову, его сыну, дочери и снохе, направились в Тобольск; из Тобольска они добрались до Санкт-Петербурга.
Императрица Анна Иоанновна приняла их удивительно хорошо, сделала княжну Меншикову своей фрейлиной и выдала ее замуж за сына герцога Бирона.
Что же касается Александра, то ему вернули пятидесятую часть отцовских имений и все его деньги, лежавшие в иностранных банках.
Однако ему не возвратили Ораниенбаумский дворец, который остался во владении царской семьи и как отпечаток пребывания здесь его прежних хозяев сохранил лишь огромную княжескую корону, венчающую центральный павильон.
Я забыл сказать, что молодая княжна Меншикова, став герцогиней Бирон, бережно сохранила в одном из сундуков одежду сибирской крестьянки, в которой она вернулась в Санкт-Петербург, и каждую неделю, в день своего приезда оттуда, она подходила к сундуку и рассматривала этот наряд, чтобы сохранить свое сердце смиренным в дни процветания, столь преходящего при всех монар-шьих дворах, а в особенности при дворе русских императоров.
