Само собой разумеется, что гость, кем бы он ни был, не проявит нескромность и не переступит порога женской половины.
Любовь трех жен Шамиля к своему господину — а это слово повсюду на Востоке куда более подходящее, чем «муж», — необычайна, хотя она и по-разному проявляется в соответствии с их различными характерами. Заидат, ревнивая, как европейка, так и не смогла обрести привычку разделять с кем-либо еще любовь имама; она ненавидит двух своих подруг и сделала бы их несчастными, если бы любовь к ним имама, а вернее, его любовь к справедливости, не оберегала их.
Что же касается Шуанат, то ее любовь в самом деле проистекает из страсти и доходит до беспредельной самоотверженности: когда Шамиль идет мимо нее, ее глаза воспламеняются; когда он говорит, она жадно внимает его словам; когда она произносит его имя, ее лицо сияет.
Большая разница в возрасте, существующая между Шамилем и Аминат, тридцать пять лет, заставляла Аминат любить Шамиля скорее как отца, чем как мужа; главным образом на нее, из-за ее молодости и красоты, и была обращена ревность Заидат. Поскольку у Аминат не было детей, Заидат беспрестанно угрожала ей, говоря, что она добьется ее развода. Аминат смеялась над этой угрозой, которая, тем не менее, все же осуществилась: из опасения, что его любовь к бесплодной женщине могут счесть за распутство, суровый имам, хотя его сердце и страдало от этого, несколько месяцев тому назад удалил ее от себя.
Шамиль неукоснительно следует заповеди Магомета, предписывавшего всякому доброму мусульманину посещать свою жену по крайней мере раз в неделю. Утром того дня, когда должен состояться этот визит, имам велит передать той из своих жен, какую ему хочется посетить, что он придет к ней вечером.
Людовик XIV, менее нескромный, довольствовался тем, что втыкал булавку в шитую золотом бархатную подушечку, которую клали с этой целью на ночной столик.
После ночи, когда он посетил одну из своих жен, Шамиль целый день и целую ночь проводит в молитвах.
Аминат, взятая в плен, как мы уже сказали, в пятилетием возрасте, воспитывалась вместе с детьми Шамиля; разлученная в возрасте восьми лет с Джемал-Эддином, она перенесла свою привязанность к нему на Гази- Мохаммеда, который к тому же был близок ей по годам.
Два года назад Гази-Мохаммед женился на прелестной девушке Каримат и обожает ее; она дочь Даниял-бека, племянника которого мы встретим в Нухе. Благородное происхождение заметно в манерах, в походке и даже в голосе Каримат; она лезгинка и всегда носит богатый и изящный наряд, богатство и изящество которого вызывает большие упреки со стороны Шамиля: наполовину смеясь, наполовину бранясь, имам каждый раз, как только она приходит к нему с визитом, бросает в огонь какие-нибудь из самых красивых ее украшений.
Когда Гази-Мохаммед приезжает в Ведень, он поселяется и спит в комнате отца, а Каримат, со своей стороны, поселяется то у Заидат, то у Шуанат; все это время Шамиль не наносит никаких визитов своим женам, а Гази-Мохаммед — своей: эту жертву отеческой стыдливости и сыновьего почтения каждый из них приносит друг другу.
Гази-Мохаммед слывет самым красивым и искусным наездником на всем Кавказе. Возможно, он не уступает как наездник самому Шамилю, чья слава в этом отношении неоспорима.
И в самом деле, как я уже упоминал, все уверяют, что нет никого красивее, чем Шамиль, когда он отправляется в один из своих походов.
Аул окружен тремя стенами, и каждая из них образует оборонительную линию, имеющую только одни ворота, под которыми всадник не может проехать, если он держит голову высоко поднятой.
Шамиль пересекает эти три стены галопом, наклоняясь к шее своего коня каждый раз, когда ему нужно преодолеть очередные ворота; но, как только ворота преодолены, он тотчас выпрямляется, чтобы наклониться снова перед очередным препятствием и снова выпрямиться, когда это препятствие остается позади.
Таким образом он в одно мгновение оказывается за пределами Веденя.
Когда Гази-Мохаммед наносит один из своих визитов отцу в Ведень, там, чтобы оказать ему честь, созывают всех местных наездников. Обычно сбор происходит на ближайшей к аулу поляне, и все изысканные, трудные и невероятные упражнения, какие только способна изобрести восточная фантазия, исполняются там черкесскими, чеченскими и лезгинскими всадниками с таким умением и ловкостью, что это привело бы в изумление самых искусных наездников наших цирков и возбудило бы у них зависть.
