Мы спросили Кинга Джорджа, можно ли снимать обряд. Он согласился — и нам оставалось только дожидаться.
Пополудни вдалеке показалось каноэ, плывущее вниз по течению. Мы подумали, что это, должно быть, возвращаются первые охотники, и отправились на берег, чтобы их встретить.
Но вот каноэ причалило — и перед нашими оторопелыми взорами предстала очень странная фигура, которая двигалась по тропинке прямиком к нам. По рассказам мы представляли себе щуплого, гибкого индейца в традиционном наряде, но вместо него увидели старика в ослепительно-голубых льняных шортах и кричаще-яркой рубашке спортивного кроя, безвкусно разрисованной разноцветными фигурами тринидадских барабанщиков. Довершала костюм тирольская шляпа с белым пером. Дивное видение оскалилось беззубой улыбкой и засунуло руки в карманы ультрамариновых штанов.
«Человек сказал, что вы хотите смотреть танец “аллилуйя”. Прежде чем я танцевать, сколько доллар вы давать?»
Не успел я ответить, как стоявший рядом с нами Кинг Джордж, яростно размахивая обеими руками, начал что-то гневно кричать на акавайо. Мы никогда не видели, чтобы он так злился.
Старик снял шляпу и нервно вертел ее в руках. Кинг Джордж, продолжая метать громы и молнии, подступал к нему все ближе, и в конце концов незадачливому танцору ничего не оставалось, как ретироваться к своей лодке. Он поспешно забрался в нее и погреб вниз по реке.
Кинг Джордж вернулся к нам, все еще задыхаясь от негодования.
«Ты, — с неподдельным отчаянием вопил он, — слушай, я сказал этому, недостойному, что в нашей деревне мы поем “аллилуйя” только во славу Божью, а если он пришел тут петь за деньги, это не настоящие “аллилуйя” и пусть убирается».
Ближе к вечеру вернулись охотники. Они несли на спине плетеные корзины, доверху наполненные копченой рыбой, ощипанными птицами и медно-коричневыми кусками копченого мяса тапиров. У одного из них на плече красовалось ружье, остальные довольствовались духовыми трубками или луками со стрелами. В полном молчании, не здороваясь ни с Кингом Джорджем, ни с кем другим из жителей деревни, они вошли в главный вигвам, пол которого чисто вымели и сбрызнули водой к их приходу. Охотники сложили добычу на середине вокруг шеста, один за другим, не проронив ни слова, покинули хижину и прошли метров пятьдесят по тропинке, ведущей к реке. Здесь они выстроились в колонну по три, негромко запели и, неторопливо, ритмично двигаясь — два шага вперед, один назад, — процессией пошли к вигваму. Возглавляли процессию и вели мелодию три молодых человека; каждые несколько минут они поворачивались к остальным танцующим. Медленно, то наклоняясь вперед, то притоптывая, чтобы подчеркнуть незамысловатый ритм песнопения, индейцы продвигались по тропе, ведущей к хижине. Когда они вошли, мелодия и ритм тут же сменились, охотники взялись за руки и образовали круг, в центре которого высилась гора рыбы и мяса. В хижину случайно заглянула какая-то женщина и присоединилась к танцующим. Несколько раз в тягучем, монотонном, на три ноты, песнопении я различил слова «Папа» и «аллилуйя». Кинг Джордж, сидя на пятках, задумчиво рисовал что-то палкой на земле. Неожиданно пение оборвалось, индейцы замерли, глядя кто в пол, кто в потолок. Вдруг юноши, которые вели процессию, запели снова, круг перестроился в линию; теперь охотники стояли лицом к центру вигвама, правая рука каждого лежала на плече соседа. Минут через десять они опустились на колени, в унисон произнесли короткую, торжественную молитву, после чего все разом поднялись. Человек с ружьем подошел к Кингу Джорджу, поздоровался с ним за руку и закурил. Служба закончилась, и, при всей ее странности, нам она показалась очень искренней и проникновенной.
Настала наша последняя ночь у индейцев. Уснуть не удавалось. Ближе к полуночи я вылез из гамака и отправился бродить по залитой лунным светом деревне. Вокруг было тихо, только из большой, круглой хижины доносились голоса; сквозь стены пробивался неровный свет. Я на миг задержался у входа и тут же услышал Кинга Джорджа: «Эй, Дэвид, если хочешь входить, просим».
