Ночь, однако, выдалась совсем не спокойной. Кинг Джордж давно не виделся с родственниками, и они допоздна обменивались сплетнями. Ближе к полуночи в углу пронзительно завопил младенец. Унять его не мог никто. Потом из гамака вылез какой-то мужчина: он решил поддержать огонь в очаге, устроенном посреди хижины. В конце концов я стал задремывать, но стоило мне провалиться в сон, как Кинг Джордж затряс меня за плечо и проорал в ухо: «Свин! Сбежал!»
«Поймаем, когда рассветет», — пробормотал я и попытался уснуть. Младенец завопил с новой силой, и тут моих ноздрей коснулся ни с чем не сравнимый запах свиньи. Я открыл глаза и увидел Гудини; наш друг с наслаждением терся задницей о стойку вигвама. Спать, пока его снова не обуздают, разумеется, мы не могли, поэтому я обреченно вылез из гамака и, стараясь не будить других, призвал Чарльза на помощь.
Последующие полчаса Гудини бодро носился по хижине и вокруг нее, а мы с Чарльзом, полуголые и босые, скакали за ним. Наконец нам удалось схватить его за шкирку и привязать к шесту. Гудини, безмерно довольный тем, что ему удалось переполошить всю деревню, глухо зевнул и уселся на землю, зажав ананас между передними ногами. Мы вернулись в гамаки в надежде поспать хотя бы три часа, что оставались до рассвета.
Путь обратно вниз по реке начался вполне мирно. Из стволов молодых деревьев, связанных полосками коры, мы соорудили клетку для пекари и закрепили ее на носу каноэ. Первые полчаса Гудини вел себя безупречно; кракс, привязанный тонкой веревкой за ногу, мирно восседал на непромокаемом брезенте, которым были закрыты наши вещи; черепахи задумчиво ползали по дну каноэ, попугаи приятельски орали над ухом, а мартышки-капуцины в большой деревянной клетке заботливо перебирали шерсть друг друга. Чарльз и я растянулись на солнце и беспечально глядели то на голубое, чистое небо, то на изумрудно-зеленые ветки проплывавших мимо нас деревьев.
Но так продолжалось недолго. Вскоре путь нам преградила баррикада из полузатопленных коряг. Мы вылезли из каноэ и, нагнувшись, стали его перетаскивать. Гудини решил, что настал его звездный час. Незаметно для нас он перегрыз кору, соединявшую нижние перекладины клетки, и вмиг оказался в воде. Я прыгнул за ним, едва не опрокинул каноэ и, проплыв несколько метров, схватил его за шкирку. Свинья брыкалась, брызгалась, истошно визжала, но в конце концов мне удалось затащить ее в то, что осталось от клетки. Чарльз спешно начал ее чинить, я выжимал до нитки промокшую одежду и раскладывал ее, чтобы просушить на брезенте. Гудини, судя по всему, купание понравилось, он явно намеревался повторить водные процедуры, поэтому остаток пути один из нас сидел у клетки и методично укреплял перекладины, как только зверь посягал на кору.
Поздним вечером мы добрались в Джавалу, родную деревню Кинга Джорджа, расположенную примерно в километре от Кукуикинга. Мы устроились на ночлег, но сперва покрепче привязали Гудини к длиннющему шесту и расквартировали в заброшенном вигваме других животных.
Через день нам предстояло возвращаться в Имбаимадаи. Большинство жителей Джавалы всю неделю охотились, но Кинг Джордж заверил, что сегодня они вернутся и в благодарение за удачную охоту будут петь гимны «аллилуйя».
Мы много слышали об этой, как видно из названия, родственной христианству загадочной религии, которая распространена в «нашей» части Южной Америки. В конце XIX века живший в саванне индеец из племени макуси посетил христианского миссионера, а вернувшись, сообщил соплеменникам о видении, в котором он встречался с великим духом по имени Папа, живущим высоко в небе. Папа сказал, что ему надо поклоняться в молитве и его проповедовать, после чего велел идти к макуси, чтобы рассказать им о новой вере, которая называется «аллилуйя». Вслед за макуси невиданную прежде религию восприняли их соседи, и в начале XX века она окончательно закрепилась среди близких друг другу, говорящих на карибских диалектах племенах патамона, арекуна и акавайо. Прибывшие позднее миссионеры, по всей видимости, не распознали христианские корни верований, с какими они столкнулись, объявили их языческими, осудили и боролись с ними изо всех сил. Обострялась эта борьба всякий раз, когда новый пророк «аллилуйя» возвещал, что Папа предсказывал скорое пришествие белых людей, которые будут учить по книгам и на разные лады извращать открывшуюся индейцам истину. Судя по накалу миссионерской ярости, в этой странной религии действительно сохранилось немало архаичных, языческих черт, и мы гадали, что увидим, когда вернутся охотники, — экзотическую версию христианского богослужения или варварский ритуал.
