– Ты же меня знаешь, – отозвалась Вера, но ей явно не хотелось больше возвращаться к этой теме. – А давай попросим нашего повара приготовить нам на ужин что-нибудь исключительное? Ты любишь буйабес? А хочешь курицу в вине?
– О, Вера, я не могу остаться на ужин. У меня другие планы. – Чарлз, по-прежнему избегая ее взгляда, заерзал на диване. – Я просто заглянул тебя проведать.
– Тогда посмотри на меня, – потребовала Вера.
Чарлз с трудом заставил себя взглянуть на нее: до чего же болезнь изменила ее внешность с тех пор, как они виделись в последний раз. А виделись они давным-давно. Чарлз выдавил слабую улыбку, но как только в комнату с серебряным чайным подносом, сутулясь, вошла Амандина, на лице его отразилось явное облегчение.
– Давайте я вам помогу! – поспешно вскочив на ноги, предложил он.
– Надеюсь, у тебя найдется несколько минут для чашки чая? – сухо спросила Вера.
– Конечно. Но лишь при условии, что Амандина угостит нас своим знаменитым шоколадным печеньем. – Чарлз подмигнул старой служанке, и та ответила ему взглядом, которым награждала обычно озорных мальчишек, правда только симпатичных и смышленых.
Вера, помешивая в чашке сахар, бросила взгляд на Чарлза.
– Я недавно раздумывала… – начала она и умолкла. Ей хотелось, чтобы Чарлз внимательно прислушался к ее словам.
Она посмотрела в окно: в струях дождя опустевший Люксембургский сад выглядел блекло и малопривлекательно. Когда же Чарлз наконец откликнулся, Вера завершила предложение.
– О том, чтобы вернуться в Нью-Йорк.
– Действительно? – спросил он.
– Да, – сказала она и кивнула. – Я думаю, что настало время вернуться. После тридцати лет в Париже, наверное, пора возвращаться домой.
– Навсегда? – уточнил Чарлз.
– О каком «навсегда» можно говорить в моем возрасте?
Он молча кивнул, и каждый сделал глоток чая.
Вера бросила на Чарлза осторожный взгляд, что удалось ей без труда, поскольку ее друг в ту самую минуту старательно изучал узор на ковре. Что за реакция на такую важную новость! Он должен был вскочить, изумленно расхохотаться или даже запустить в нее печеньем! Как это ей могла прийти в голову мысль покинуть Париж?!
– Когда же ты собираешься ехать? – бесстрастно спросил он.
– Скоро, – ответила Вера. – Возможно, летом. А если проклятый дождь не прекратится, то раньше.
– Без тебя, Вера, Париж уже не будет прежним.
Чарлз на миг встретился с ней взглядом, выдавил еще одну улыбку и снова уткнулся взглядом в пол.
– Мне, дорогая, пора бежать, – пробормотал он. Судя по всему, он готов был отчалить в любую минуту. – Амандина, принесите, пожалуйста, пальто.
Амандина устремила взгляд на хозяйку. Вера сидела, сложив на коленях руки.
– Au revoir[2], Чарлз, – уронила она, не в силах поднять на него глаза.
– Я буду о тебе справляться, – едва коснувшись ее плеча, проговорил Чарлз. Похоже, в эту минуту ни на что большее он не был способен.
Чарлз ушел. Вера продолжала неподвижно сидеть. Она все еще не могла поверить случившемуся. Она всегда считала себя везучей. Ей везло на скачках, в триктрак, в рулетку. И в тот день она готова была поспорить, что ее старый, самый близкий друг, узнав, что она собирается покинуть Париж, станет ее отговаривать. Она ждала, что он начнет ей доказывать, что ее место здесь, рядом с ним, что возвращение в Нью-Йорк абсурдно, что это будет ужасной ошибкой. А она бы тут же с ним согласилась, даже если бы он сказал, что из чистого эгоизма хочет, чтобы она была рядом с ним. Она сделала ставку и проиграла.
На следующее утро, все еще расстроенная, Вера Синклер написала несколько писем своим американским родным и приятелям и купила билет на пароход, отплывавший в июне.
– Амандина, мы переезжаем в Нью-Йорк, – в полдень объявила она служанке.
