«Что ж ты им такое сказал?» — спрашиваю.
«Попросил помощи на тайном языке», — отвечает и улыбается хитро.
Полмесяца мы понемногу, по полдюйма в день, распиливали цепи. Он гребет — я пилю. Я гребу — он песней скрипы заглушает. Потом дальше передали по борту. — Гаст опрокинул очередную кружку и потребовал новый кувшин.
Эйви-Эйви сидел, уткнувшись взглядом в столешницу, и кусал губы. Похоже, ему не доставлял особой радости рассказ Темного Грома. Но пинать старого знакомого он перестал, осознав тщету своих усилий. Король поглядывал на Гаста через стол с выражением вежливого безразличия, распаляющего собеседника и скрывающего истинный интерес.
— В общем, настал день, когда терпение наше лопнуло. Я уж и не припомню, в чем там дело было. То ли надсмотрщики буйствовали, то ли капитан гулял, веселился, собака… Только запел мой напарник такую песню, от которой — мурашки по коже, и даже те, кто совсем отчаялся и ничему не верил, голову подняли. Меченый цепи скинул и пошел вдоль борта к капитанской каюте. Мы толпою — следом. Стража — за мечи, только он шел, не оглядываясь, и крушил их голыми руками, только ребра трещали. Ну а когда до меча дорвался — там уж и гномам делать стало нечего. На их долю человека три досталось, остальных всех — он один вырезал, как стадо свиней. За нами потом восьмидневок акулы плыли, как пришитые… Когда добрались наконец по трупам в капитанскую каюту, нашли нашего красавчика, как морского ежа, арбалетными стрелами утыканного. Врач среди нас, на счастье, оказался, вылечил.
— А потом? — с недоверием в голосе встрял Санди.
— Потом… — вздохнул Гаст. — Снова весла. Только на этот-то раз для себя гребли, выкладывались. Корабль наш, плыви куда хочешь! Пока не схлынули азарт и опьянение, решили черный флаг поднять, других освобождать. Но сразу после этого Меченый сошел на берег, и больше я его не видел. И щас бы не признал, кабы не шрам. Тогда он был моложе меня, а теперь лет на сто потянет!
— Скажешь тоже, — обиделся Эй-Эй в пьяном кураже. — Рановато меня в старики записываешь! Я и сейчас с тобой не побоюсь силой померяться.
Ответом ему был дружелюбный разбойничий гогот. Люди Гаста хватались за бока, опрокидывая посуду. Король оглядел великана, будто приценивался, перевел взгляд на тощего Эй-Эя. Сравнение было не в пользу последнего. И все же, вспоминая испытанную на себе хватку горного медведя, он бы поставил на проводника.
В самый разгар веселья за окнами послышался слаженный топот копыт и ржание осажденных на полном скаку лошадей.
— Эх вы, пропойцы! — со злобной досадой крикнул разом протрезвевший Темный Гром. — Караулы почему не выставили?!
Он грохнул кулаком по столу и схватился за голову:
— Стар становлюсь, не по годам стар. Совсем про этих клятых рорэдримов забыл, прицепились, как пиявки болотные, чтоб их воркхи задрали!
В дверь постучали, сначала аккуратно, потом сильнее, так, что треснули дубовые створки. Пьяная орава разбойников колыхнулась, опрокидывая стулья, потянулась к оружию…
— Сидеть! — тихо произнес проводник.
И столько власти было в этом негромком оклике, что люди Гаста попадали кто где стоял без лишних разговоров.
— Эй, трактирщик! — все так же тихо позвал Эйви-Эйви. — Подойди-ка, любезный, сюда. Считать умеешь? — огорошил он бледно-зеленого со страху хозяина. — Тогда считай. И делай выводы. Сейчас ты впустишь стражников из Рорэдола, славных своей любовью к трактирным дракам. Либо ты нам не мешаешь и ведешь себя прилично, после чего мы платим по счету, либо ты делаешь глупость, мы в пылу сражения переворачиваем дом и уходим, не расплатясь. Усек? Разжевывать не надо? Открой дверь, не слышишь, гости у нас.
Дверь трещала под напором обитых железом сапог, и распахнувший ее хозяин еле увернулся от очередного удара. В залу ворвались люди в форме традиционных цветов Межгорья, и король заморгал, силясь привыкнуть к зелено-коричневой пестроте. Вперед шагнул начальник стражи, высокий, стройный мужчина, смуглый почти до черноты, и внимательным цепким взглядом осмотрел застолье. Захватил взором короля, дыру прожег в Гасте, с сомнением задержался на проводнике.
