— Ты, Али, едешь имущество отбирать?
— Да!
— Здесь уже все отобрано. Мне нужны только люди — проводить арбы до межи.
— Почему до межи? — осведомился Киричаев.
— А дальше не надо. Я там выброшу и вещи и людей, пусть идут, куда глаза глядят, только бы сюда не лезли, — сказал Асан-оглы и, повернув лошадь, поехал с двумя стражниками навстречу приближавшемуся обозу.
Подошли арбы, улица наполнилась разноголосым гамом, стонами, проклятьями, протяжно завыли собаки.
— Да куда ж мы, мои родные диточки, теперь динемся? Бросают нас серед степу, — причитала женщина, обнимая двух маленьких девочек. — О люды, люды, що ж воно на цим свити робыться?
— Ну, не плачь, не плачь, — уговаривал ее молодой солдат, по-видимому ее муж.
А дальше, возле другой хаты, другая мать спрашивала:
— Та як же я буду дитэй годувать? Зачем же вы мою корову забралы, хиба ж цэ правило?
Асан носился на лошади, кричал на рабочих, пригнавших арбы, распоряжался:
— Начинай! Грузи!
Охранники, стражники и батраки набросились на лохмотья, на все, что лежало у ворот, и без разбору начали сваливать в арбы. Сажали на кучи скарба плачущих детей, молящихся старух и увозили.
— Куда ж, куда вы нас?
Асан-оглы носился около арб и угрожал:
— Найдем место! Не захотели сами уходить, так я вас вывезу. Скажи спасибо, что не режем, живой пускаем на свет божий. Наша крымский земля чистый будит — иди на Россия, садись там на новый жизня, а нам и старый хорош.
— Зачем ты это говоришь? — спросил по-татарски Киричаев.
— Что-о?! — угрожающе протянул Асан.
— Ничего! — вспылил Киричаев, приподнявшись на стременах и меряя Асана гневным взглядом. — Не болтай, чего не следует!
— Какой ты! — промычал Асан. — Мы еще об этом поговорим.
Асан отъехал в сторону.
Киричаев посмотрел на своего пожилого охранника и спросил: — Давно Асан служит у Абдуллы?
— Нет, он бахчисарайский.
В толпах крестьян теперь все громче раздавались плач, выкрики, причитания. Хозяйство, на которое было потрачено столько труда и пота, которое отцы, деды складывали по камешку, по соломинке, теперь вдруг рухнуло. Впереди каждого ожидала неизвестность. Кто их примет, кому они нужны?
Многие, рыдая, забегали в свои дворы, брали горсть родной земли, завязывали ее в чистый платок и уносили с собой.
Арбы были нагружены. Асан дал сигнал трогаться. Когда обоз миновал последнюю хату, охранники выпрягли волов и погнали их обратно в деревню. Асан-оглы был горд и доволен. Он оставил крестьян так близко от деревни для того, чтобы они могли видеть, что будет он делать с их домами. Асан хотел показать людям, что они не смогут вернуться обратно. Он приказал прикатить два мотка проволоки. Концы обоих огромных мотков сцепили вместе и стали разматывать толстую, в палец, проволоку, окружая, словно арканом, убогие, осиротевшие хатенки. Потом к каждому концу прицепили по двадцать сильных, сытых волов и заарканили первый домик.
— Давай вперед, давай! — кричал с коня, размахивая рукой, Асан.
С криком и свистом охранники погнали сразу сорок волов, медленно и натужно тянувших концы проволоки.
Люди, сидевшие на арбах и стоявшие возле, измученные горем, смотрели на все это с ужасом и отчаянием. Вдруг до них докатились звон и дребезжание стекла. Вслед за тем упал крайний домик, мелькнула слетевшая с него крыша, послышался грохот, поднялась туча пыли.
Асан подъехал к рухнувшей хате. Он повернулся к жителям и густым, охрипшим голосом кричал:
— Идите к большевикам в Россию! Здесь татарская земля!.. Продолжай! — Он взмахнул плетью.
Не прошло и часа, как на том месте, где стояла деревушка, виднелись только груды обломков, соломы и сена, над которыми поднималась удушливая пыль, словно дым потухающего огромного пожара. Лишь кое-где вокруг уцелели акации, молодые тополя, и ветер сиротливо шумел в их голых ветвях, уныло тянувшихся вверх.
3
Поздно вечером Киричаев приехал в большую татарскую деревню Кагалча. Своих людей он оставил у богатого татарина Мухтара Алгала. Али предупредил гостеприимного хозяина, что он торопится — ему необходимо встретиться с одним человеком, — и отказался от ужина.
Дойдя до жилища Ибрагима, Киричаев долго не осмеливался войти.
