— Я тебе рада, Олег, — мелодично прозвучал под каменными сводами её голос. — Нам сообщили, что ты погиб, хорошо, что это оказалось ошибкой… Спасибо за весть о брате.
— Княгиня… — на ходу сбрасывая мешок, я подошёл к трону и. опускаясь на колено, поднёс к губам узкую, с длинными пальцами ладонь Юлии. От неё пахло снегом и холодной водой. Я поднял глаза. Юлия улыбалась:
— А ты всё тот же, Олег, — заметила она.
* * *
Хорошо натопленный камин выгнал из комнаты Юлии сырость. Пламя гудело в дымоходе, бросало отблески на развешанное по стенам оружие, золотом искрилось в ворсе мехов. На широком каменном столе стояли блюда с жареной свининой, нарезанным луком, лепёшками, высокий кувшин с вином и две глиняные кружки.
Я сидел у стола, облокотившись на него и вытянув ноги почти до ложа, на котором боком устроилась Юлия. Мы разговаривали уже несколько часов.
— наших осталось мало, — Юлия чуть запиналась, она хорошо выпила, — но все, кто приходит сюда, ничего не имеют против того, чтобы подчиняться мне. Нас сейчас почти семьдесят. Последними пришли несколько шведов…
— Этот парень у твоего трона — швед? — я отхлебнул немного незабродившего сока.
— Да, это Кнут Йост… Не думай, Олег, он прост овозглавляет оборону. Я и сама бы справилась, но это дело парней… Мне хватает забот по хозяйству.
— Хорошо, что Танюшка жива, — вновь вернулся я к тому, с чего мы начинали разговор и снвоа пережил почти оглушающее облегчение, которое испытал в тот момент, когда Юлия ответила на мой вопрос о том, была ли тут зимой с нашими Татьяна. — Они не говорили точно, куда пойдут? Там написано на скале, что просто на северо-восток…
— Они собирались под Псков, — ответила Юлия и. сев прямее, налила себе ещё вина. — Ты, конечно, не захочешь остаться и догонишь их, может быть, ещё до конца года. Будешь со своей зеленоглазой… А мой Борислав… — она вдруг заломила руки в нешуточном жесте отчаянья. — Мой Борислав ушёл, а меня оставил — оставил меня этой бесконечной череде бегущих дней, этой вечности без него, этой пытке…
— Юля… — я протянул руку, тронутый жалостью. — Юля, что ты…
Она оттолкнула мою ладонь, резким движением подхватила кружку и осушила её до дна. Хотела налить снова, но я отодвинул кувшин, и Юлия, промахнувшись, вновь откинулась на шкуры. Несколько секунд её взгляд блуждал по комнатке, потом твёрдо остановился на мне.
— Я завидую тебе, — раздельно сказала она. Её пальцы дёргали шнуровку на груди куртки. — И Татьяне твоей завидую… Я не прошу тебя не уходить, я не прошу остаться… Я прошу только одну ночь…
Глядя мне прямо в лицо, она рывком распустила шнуровку до конца и нетерпеливым движением освободилась от куртки до пояса.
У меня не было девчонки полтора года. А теперь представьте себе, что обалденно красивая девица вот так раздевается перед вами, недвусмысленно объясняя, чего ей хочется. Представили?
— Я ненавижу его за то, что он ушёл, — горячечно бормотала Юлия, стягивая узкие сапоги с цветными отворотами. — Он не имел права оставлять меня… Теперь он мёртв, а я осталась… Иди сюда, Олег!
Она встала передо мной — совершенно голая, бурно дышащая и… очень, очень красивая. Я ощутил запах — почти непреодолимый, зовущий; я видел, как напряглись её груди…
— Не надо, Юля, — попросил я.
Глухо зарычав, она метнулась к стене. В тонкой, но сильной руке сверкнул длинный кинжал-квилон.
— Я убью тебя!
Опрокинувшись назад со стулом, я встретил Юлию толчком ног в живот — не ударом, нет, но толчка этого вполне достаточно оказалось, чтобы опрокинуть её на ложе. Прыжком вскочив, подхватил квилон. Юлия пыталась встать, путаясь в мехах, и это зрелище возбудило меня так, что дыхание перехватило…
Барахтанья быстро иссякли. Едва ли у Юлии была привычка пить, а последняя кружка оказалась явно лишней.
Я убрал квилон на место и быстрым движением закинул уже благополучно уснувшую девчонку лёгким одеялом из пушистого меха. Нарочно медленно заставил себя собрать и разместить в надлежащем порядке своё оружие, поднял кресло. И тихо вышел наружу…
…Сильнейший рывок за куртку на груди бросил меня к стене, потом перевернул — и возле моего горла оказалось лезвие тяжёлого боевого ножа. Уперев колено между моих ног, рыжий Кнут Йост смотрел на меня бешеными глазами дикого зверя.
