— Мне нужно, ограничить твой диапазон движения, — поясняет она, помогая мне надеть пальто. — Если ты снова повредишь руку, нам придется наложить шину.
— Эй, это была твоя вина… не моя.
— Знаю. — Она опускает взгляд на руки. — И я знаю, что ты думаешь обо мне…
— Что ты более жуткая, чем она? — перебиваю я, указывая туда, где сидит Арелла. Она свободна от пут Астона, но все еще теряется в своей боли и продолжает царапать руки, смотря в никуда, будто обезьяна, которая пробыла в зоопарке слишком долго.
— Даже она не касается той силы, Солана. Подумай об этом.
— Я понимаю, — говорит она. — Я пытаюсь не использовать ее. Но у меня нет выбора.
— Боже… почему я постоянно слышу это оправдание? — спрашиваю я. — По крайней мере, когда я косячу, то могу признаться, что был идиотом.
— Ты всегда идиот, — говорит Астон, незаметно подходя, чтобы присоединиться к нашему разговору. — Но такого рода вещи не происходят случайно. Наша девушка должна была выбрать.
Рука Соланы касается ее запястья, ее пальцы прослеживают V-образный дизайн на ее браслете, это определенно не помогает моему настроению.
— Меня научил Оз, — бормочет она. — Во время последнего сражения, прямо перед тем, как ты нашел нас в пещере.
Я помню тот момент. Западный привел меня туда, крича о том, что нужно остановить предателя. Предполагая, что там было два предателями, о которых я должен был волноваться.
— Мы оказались в ловушке, — говорит Солана, будто от этого мне лучше. — Живые Штормы выслеживали нас… и не было никакого ветра и никакой надежды на подкрепление. Единственное, что работало, это измененные шипы ветра Оза. Поэтому он заставил меня запомнить команду, которую использовал, чтобы создать их, на случай если с ним что-нибудь произойдет. И научил меня другому слову, но я понятия не имела, для чего оно было. Я не планировала использовать ни одно из них… даже когда Шторм схватил меня, я сдержалась. Но потом… ты спас меня. И мы помчались к Водовороту. И когда Гаса и Одри там не оказалось, ты начал волноваться. Попытался прорваться в камеру Ареллы… и я знала, что была причина, по которой ты не оказался там раньше, поэтому… я попыталась использовать команду, как пароль. И это сработало.
Я смутно помню ее слова, что-то я не пойму… но если бы я знал, что это была сила боли, я бы…
На самом деле я знаю, что бы я сделал.
Арелла была моим единственным шансом выяснить, что случилось с Одри и Гасом.
— И все? — спрашиваю я. — Ты знаешь только два слова?
— Сила боли работает не так, — влезает Астон. — У тебя не было прорыва. Это глубже. Как только ты используешь его, он станет нужен. Вот почему она смогла поглотить сломанный порыв, которым я обвил ее. — Он улыбается Солане. — Тебе было хорошо, не так ли?
— Я никогда не говорила ему делать это, — спорит Солана.
— Тебе и не нужно было. Потребность работает на инстинкте.
Он рявкает слово, разрушая ближайший Северный прежде, чем тот обвивается вокруг нее.
Порыв исчезает под кожей Соланы.
— Вот оно, — шепчет Астон. — Голод в твоих глазах, жажда этого восхитительного порыва, когда ты принимаешь его.
— Нет никакого порыва, — настаивает Солана.
Голос Астон звучит почти мечтательно, когда он шепчет:
— Да, так. Это сладкое счастье силы, смешанное с острыми ощущениями выполнения чего-то настолько неправильного, что это не может не чувствоваться хорошо. И должно быть, для тебя еще лучше держать ветер, циркулирующий под твоей кожей.
Солана пытается моргать, но я вижу, что имеет в виду Астон. Она похожа на наркомана, который просто получил щепотку действительно хорошего наркотика и не может дождаться, чтобы получить еще.
— У меня все под контролем, — обещает она мне.
— Невозможно. — Астон запутывает еще два сероватых проекта вокруг нее, и она впитывает их с небольшой дрожью.
— Как истинный наркоман, — шепчет он.
— Это несправедливо! Я не могу отослать их, не используя силу боли. Так или иначе, я в состоянии аффекта.
— О, есть и другой путь, — говорит Астон. — Но жажда ослепляет тебя. Поверь мне, милая. Я знаю это лучше, чем кто-либо другой. Для тебя это будет плавнее, потому что ты не используешь силу постоянно… пока что. Но в конечном итоге ты не будешь даже думать о других языках. Боль будет единственными словами, которые ты будешь произносить… единственными словами, которые ты захочешь произнести.
