Конечно, отбирая исторические примеры для своего стихотворения, Пушкин руководствовался единством исторических ситуаций в Риме накануне империи, во Франции во время террора и в современной поэту Германии, «где дремлет меч закона».
И все-таки главное место в стихотворении занимают образы самих тираноубийц, образующие тот смысловой пласт стихотворения, который может быть адекватно осмыслен только с учетом контекстов, где употреблялись их имена. Этот контекст и поможет, во-первых, выявить черты характера Брута, значимые для Ш. Корде и К. Занда, и во-вторых, исходя из черт этого внутреннего родства, можно прояснить принцип, руководствуясь которым Пушкин отобрал героев для своего стихотворения.
Еще на заре изучения «Кинжала» В. Д. Спасович показал зависимость стихотворения от «Оды Шарлотте Корде» А. Шенье[274]. В 1820 году Ламартин воспел Ш. Корде, назвав ее «ангелом убийства»; правда, доказать знакомство Пушкина с Ламартином в канун работы над стихотворением представляется не только невозможным, но и вряд ли обязательным, так как «Ода Шарлотте Корде» Шенье достаточно ясно показывает особенности восприятия этого образа и Ламартин не вносит в него ничего нового.
Свое убийство Корде совершила в июле 1793 года, когда интерес к античной культуре вообще и к Плутарху в частности достигал своего пика как среди якобинцев, так и среди их политических противников — жирондистов, из которых вышла Корде[275]. Вожди жирондистов Верньо, Бриссо и мадам Ролан называли себя соответственно Цицероном, Брутом и молодым Катоном[276]. Об увлечении Ш. Корде Плутархом и о том, что «Жизнеописание Брута» она читала накануне убийства, свидетельствуют биографы «девы Эвмениды»[277]. Своему другу Ж. М. Барбару Ш. Корде писала из тюрьмы накануне казни о том, что «предвкушает встречу с Брутом на Елисейских полях»[278].
О культе Античности, существовавшем во время Французской революции, особенно в период якобинской диктатуры, было хорошо известно в России, более того, это стало общим местом восприятия эпохи Террора настолько, что О. Сомов в сатире «Греки и римляне» описал Францию этого периода следующим образом:
Событий ход меня во Францию привел.
Там вижу, что убийц неистовая стая,
Губя соотчичей и храмы разрушая,
От родовых имен в безумстве отреклась
И в имена Сцевол и Брутов облеклась;
Там изверги, влача людей под гильотины,
Твердят: «мы все равны! у нас теперь Афины!»
[279]Тираноубийство было сознательно ориентировано Ш. Корде на убийство Цезаря Брутом. Особое значение при этом получил подчеркнутый отказ от каких-либо выгод вплоть до самоубийства после самого преступления. Так, убив Марата, Ш. Корде не пыталась бежать с места преступления, спокойно отдалась в руки правосудия и на суде хладнокровно изложила мотивы, по которым она совершила убийство. По ее признанию, окончательное решение пришло к ней тогда, когда в газете Марата «L’Ami du peuple» она прочла о том, что для окончательного торжества революции необходимо еще двести тысяч жизней.
Лидер жирондистов Верньо сказал по поводу ее смерти: «Она погубила нас, но научила умирать». Немалую роль в восприятии личности Ш. Кордэ сыграли исключительная цельность и нравственная чистота ее натуры, подчеркиваемая всеми биографами «девы Эвмениды»[280]. «Самоотреченным мучеником веры или политических мнений» назвал Ш. Корде П. А. Вяземский[281]. Чрезвычайно важно, что якобинскую диктатуру Пушкин воспринимал как «исчадье мятежей», а самого Марата — как «Апостола гибели». В такой ситуации Ш. Корде также выступала от лица закона, который прямо отождествляется с вольностью (ср.: «Главой поник Закон» и «Над трупом Вольности безглавой»).
К началу работы Пушкина над стихотворением убийство йенским студентом К. Зандом писателя А. Коцебу было одним из остроактуальных политических событий, тем более что казнь Занда состоялась в мае 1820 года.
Русские журналы подробно освещали это убийство, особенно много внимания уделяя личности убийцы и мотивам преступления. Одним из первых рассказ о событии поместил «Вестник Европы»:
Некто Занд, студент богословских наук, гнусный фанатик, без сомнения, подученный шайкой подобных себе извергов, лишает жизни человека почтенного и знаменитого за то единственно, что сей мыслил и чувствовал, говорил и писал не так, как хотелось бы ему, студенту Занду!
