— Ой ли, Аля? У тебя-то где преступность? — Максимов решил воспользоваться разрешением говорить с хозяйкой на «ты» — посмотреть, что из этого выйдет.
— Ну, меня, положим, Бог миловал, — ответила женщина, слегка зардевшись. — Со мной, по счастью, ничего такого… — На последнем слове она расширила глаза и повторила: — Ничего ТАКОГО не случалось. А как начнешь газеты читать… А вы, Коля, кто по профессии? — неожиданно обратилась она к Максимову.
— Я? Я-то? — Николай Николаевич смутился.
Этот вопрос ему тоже давно никто не задавал: «Черт, неужели я уже от нормальной жизни настолько отвык, что даже вопросов таких не понимаю?»
— Он физик, — помог товарищу Карпов.
— Физик? Ой, как интересно! — пролепетала по-детски Амалия, придвинувшись к Максимову поближе. И снова как-то волшебно быстро, этак походя, разлила водку по рюмкам. — Как же вы живете? Сейчас, говорят, наука в полном загоне?
— Ну, в общем… Я-то наукой как таковой не занимался… — робко начал Максимов.
Он с трудом возвращался к воспоминаниям своей прежней, такой далекой и почти забытой жизни. Потом вдруг в какой-то момент он обрел почву под ногами — и ему сразу стало удивительно легко. Словно не было этих кровавых последних лет, проведенных в окружении бандитов: старых — воров в законе, новых — «спортсменов», «отморозков», быков и просто пацанов, считающих профессию (если вообще это слово здесь уместно) бандита единственно нужной, полезной и правильной. Словно и до сих пор Николай Николаевич Максимов — неплохой специалист, любимец институтской профессуры — преподавал в своем купчинском ПТУ, вел там секцию самбо и пахал на коммунистических субботниках и летних шабашках.
— …Я преподаватель, — выдавил из себя наконец Максимов. — Учитель.
— Правда?! О, Господи! Так учителям же сейчас еще хуже! Хуже всех! Врачам, учителям… Это такой позор! Вам же зарплату, говорят, не платят совсем?
— Не платят… Да я, собственно, уже несколько лет по специальности не работаю. Так, перебиваюсь, что называется, случайными заработками.
— Ну, конечно, конечно. Какой ужас! Как это можно — учителям зарплату не платить? Вот и вырастают из молодых ребят бандиты эти ужасные. А все почему? Потому что таким, как вы, зарплату не платят!
— Это точно, — сказал Максимов. — Тут вы совершенно правы. Вот когда я работал, у меня в училище таких подонков, какие сейчас по улицам бегают, не было. Я за ними смотрел: если кто-то начинал гнуться в ту сторону — тут же это дело пресекали. И не так, допустим, чтобы я пришел, наорал или родителей вызвал — нет. Коллектив воздействовал. Хотя сейчас это и кажется странным и глупым… Коллектив? Слыхали, мол, это отросток коммунистической идеологии? Ничего подобного! Никакой идеологии… — Максимов потянулся к бутылке и разлил водку по рюмкам. Аля быстро схватила свою и поднесла к губам:
— За вас! За педагогов! Вы — героические люди.
— Да ладно, подумаешь, — возразил Николай Николаевич. — Никакого героизма. Обычная жизнь.
— Чо вы говорите — обычная жизнь? Детей воспитывать — это, конечно, с одной стороны, обычная жизнь. Если своих. А чужих, незнакомых — это уже настоящий героизм! Это такая ответственность! Я бы никогда не смогла такую ответственность на себя взять. Вот выросли эти бандиты молодые — кто виноват? Воспитатели виноваты — больше некого винить, ведь бандитами не рождаются! Здесь — или родители, или учителя. Где-то не доглядели, где-то что-то пропустили… И вот вам пожалуйста — результат не заставил себя ждать! Ваши-то воспитанники, я думаю, вряд ли в бандиты пошли?
— Кто знает, — как оно повернется? — покачал головой Максимов. — Я старался, чтобы они нормальными людьми выросли.
— Да-а… А сейчас вы, значит, безработный?
— Практически — да. Можно так сказать. То одно, то другое…
— Но видите, вот вы же все-таки не опустились! Выглядите — вон как хорошо. И одеты прилично. Значит, можно — если внутри у человека заложена эта порядочность, это стремление, этот порыв…
— Ну что вы, — вмешался Карпов. — Аля! Какой порыв?!
Максимов напрягся. Не хватало еще, чтобы Толя сейчас рассказал о том, чем они занимались последние несколько лет… Ни за что на свете он бы не признался этой Але в своих подвигах — в своей настоящей, полностью растворенной в питерском криминале жизни!
