Руки Амалии Викторовны так и порхали над столом: разливали чай, передвигали с места на место сахарницу, сухарики на блюдечке, вазочки с вареньем, рюмочки и бутылку красного вина — совершали огромное количество, казалось бы, ненужных движений. Основной их целью, как подумал Максимов, очевидно, была демонстрация восьми (он успел сосчитать) перстней и колец, украшавших тонкие, длинные пальцы хозяйки.
— Ну, Толечка, давай рассказывай, что у вас случилось. И друга своего представь, пожалуйста, а то мне даже как-то неудобно, правда!
— Извините, Амалия Викторовна. Это…
— Николай Николаевич… — Максимов опередил товарища: поднялся со стула с максимальной осторожностью, чтобы не порушить окружавшее его хрупкое благолепие, отдал элегантный полупоклон — разве что ручку хозяйке не поцеловал. Садясь на место, Николай Николаевич заметил в глазах Карпова неподдельное изумление.
— Максимов, — добавил он, уже усевшись вновь на стул.
— Очень, очень приятно! — Амалия Викторовна улыбнулась. — Очень рада вас видеть!
— Ну зачем же так уж… — смутился Карпов. — Трудно поверить. Вламываются среди ночи два мужика, а вы — «Рада видеть!» Мы вам все планы, поди, спутали.
— Да что вы, что вы, Толечка, какие у меня, старухи, планы. Сижу вот время коротаю за книжкой. Бессонница, знаете ли… — Она повернула голову и пристально взглянула Максимову прямо в глаза. — Совсем спать не могу в последнее время! Ну же, что у вас случилось?
— Неприятности у нас, Амалия Викторовна, — сказал Карпов. — Товарищ мой погиб.
— Что вы говорите?! Погиб! Какой ужас!
— Да уж. Приятного мало… — Карпов повертел в руках чашку и поставил на блюдечко. — У нас тут с Николаем Николаевичем водка есть. Вы не против, Амалия?..
— Что вы, что вы, что вы! Конечно! А как же! Обязательно! Несите, несите, Николай Николаевич, вам сейчас это нужно, непременно, обязательно нужно! Я и сама об этом подумала, да у меня вот кроме вина, к сожалению, ничего нет в доме.
— Это не проблема, — прервал ее «пулеметный» монолог Максимов. — Я сейчас…
Он сходил в коридор и принес бутылку: за сегодняшнюю ночь — вторую (первая была выпита уже по дороге).
— Давайте — молча! — Карпов разлил принесенную водку в рюмки, встал и, не глядя ни на кого, выпил.
— Ох! — выдохнула хозяйка, махнув свою рюмку (как отметил Максимов) вполне профессионально. — Ох… Я, конечно, понимаю, не резон мне сейчас вас мучать расспросами…
— Ладно вам, Амалия Викторовна…
— Называйте меня просто Аля, Толенька. И вы, Николай Николаевич, тоже — Аля и все. А то язык сломаете. И долго это слишком — такое имя-отчество выговаривать через каждую фразу.
— Тогда и вы меня зовите Колей, — вдруг заявил Максимов, снова сам себе удивившись. — Просто Коля.
«Сколько лет меня никто Колей-то не звал? — подумал он. — Как, оказывается, приятно — просто Коля».
— Вот и замечательно, Коля. — Хозяйка быстро налила по второй, легко перехватив инициативу у «затуманившегося» Карпова.
«А она, кажется, не дура выпить!» — мелькнуло у Максимова шальная мысль.
— Ну, мужчины, я предлагаю следующую рюмку выпить за то, что мы все еще на этом свете, за то, что мы вместе и что, хотя очень много плохого вокруг нас, у каждого из здесь сидящих есть друзья… Наверняка — есть! — Она быстро посмотрела на Максимова. — Друзья, которые не предадут, не подведут и помогут. Всегда! За это и выпьем.
Карпов, по-прежнему «туманный», словно и не слушал тоста: просто проглотил водку — и снова углубился в раздумья. Максимов же почувствовал полную уверенность в том, что хозяйка (ну по всему видно!) положила на него глаз: «…Ну и что? А она совсем и не старая. Очень даже ничего себе. Такие в постели бывают — просто зверюги. У них каждый раз — как последний».
— Не буду спрашивать вас о ваших делах… — в очередной раз произнесла Амалия Викторовна.
Максимов понял, что сейчас немедленно последуют расспросы.
— …Не хотите говорить — не надо. Однако… Что в городе происходит — страшно подумать! А с другой стороны — даже интересно. Какое-то ощущение полноты жизни… Я не права, Толя?
— Не знаю, — буркнул Карпов. — Может быть.
— Ну да! Ты же все свои романы пишешь только об одном — о преступности. Теперь преступность — это наша жизнь.
