Не волнуйся, все будет нормально! - взывал он к холодному разуму, - Подумаешь, свет! - халатность уборщицы, неисправность электропроводки, да мало ли что еще? Но только себя не обманешь: все было как-то не так. Он расставлял людей по зонам и секторам ответственности, а в душе нарастало смятение:
Этого еще не хватало! Может, меня "ведут", может, кто-то из пацанов, пользуясь случаем, тренируется? Да нет, я бы заметил, за спиной стопроцентно чисто... но кожей, кончиками волос он чувствовал чье-то присутствие.
А потом зазвучали слова. Не мысли - слова. Они не всплывали из подсознания, их кто-то произносил. Векшин сколько живет, столько и сомневается: было ли это на самом деле? Но тот монолог он запомнил до пауз, до интонации.
- Усеченная жизнь в усеченном теле. Ради чего? Она бесполезна как слава, как золото, как любое из чучел, что будут висеть на стене. Я видел их смерть на кончике мушки, они увидят мою - и все будут квиты. А ты говоришь, "слабак"! Жизнь - это не вечный праздник, а возможность себя испытать, пройти и осилить все, даже боязнь смерти. Ее я воспринял, как вызов, брошенный лично мне, но не сломался, не проиграл, а честно сошел с дистанции.
Векшин схватился за голову и присел на траву.
- Что с вами, амиго? - донесся встревоженный голос, - может быть, привезти врача, здесь в рыбацком поселке...
- Ничего страшного, Август. Просто голова закружилась. Наверное, перегрелся.
Когда все закончилось, он уходил последним. Машина стояла на прежнем месте. Витька копался в перегревшемся двигателе и зло материл здешний климат. Каррадос лежал в тени под брезентом, гоняя в зубах травинку. Векшин молча уселся рядом, облегченно выдохнул и закурил.
- Возьмите, на добрую память от этого дома. - В руках у него оказался колючий сверток.
- Что это?
- Отросток кактуса. Подержите его в теплой воде, а когда появятся корни - пересадите в горшочек и поставьте на подоконник, желательно на солнечной стороне. Кактус очень неприхотлив, он выживет даже в Москве и когда-нибудь обязательно расцветет.
- Я коренной ленинградец, - зачем-то уточнил Векшин. - Спасибо тебе, Август... иак как, говоришь, африканцы зовут колдунов?
- Ньянга.
- В королевстве Лоанго (это на западе Африки, почти у экватора), почитают Вене. В этом слове все: власть, религия, уклад, образ жизни... духовная связь между теми, кто умер и ныне живущими. Но здесь, в Сан-Франциско-де Паула, что-то совсем другое...
Островок был с хренову душу, не слишом презентабельный для уважающего себя океана. Со стороны пролива его прикрывала небольшая лагуна - огромная лужа с узким, неровным входом. Чуть дальше, там, где пенились барьерные рифы, шельф отвесно перетекал в настоящую глубину. С другой стороны лежала песчаная отмель. Тянулась она далеко, до побережья Кубы и была щедро выстлана морскими ежами и звездами, ловушками на лангуста, промышленными колониями моллюсков - караколл и раппанов - объектов республиканского экспорта. В общем, типичный атолл. На нем приютилась пара кокосовых пальм, приземистые мангровые деревья и еще какой-то кустарник. Это все, что удалось обнаружить на пятачке сто на двести, если мерить широким шагом. Жить можно, главное - нет дождя и есть к чему привязать гамачок...
Векшин проснулся за час до рассвета. Встретить солнце в открытом море - его давнишняя слабость. Да и дел намечалось по горло: скоро пожалуют гости, а на пляже грязища, бесконтрольное пиршество мух! Океанский прилив всегда возвращает долги: пустые бутылки и банки, водоросли в пятнах мазута, полиэтиленовые пакеты - все это щедрой дланью разбросано по песку. На мелководье застряла дохлая манта - разновидность акулы, больше похожая на морского ската. Молодая рыбешка и глупая: всего-то метр высотой да четыре в диаметре. Попала, наверное, в рыбацкие сети и задохнулась. Ее предстояло убрать, прежде всего. А потом уже все остальное: спрятать канистры с бензином, притопить лодку. Не стоит давать ясных ответов на незаданные вопросы, пусть гости сами ломают головы: как он сюда попал.
